Надежда Муравьева Несколько лет назад я оказалась в городе Галиче – проездом. Этот такой древнерусский город неподалеку от Костромы. Город Галич был страшен: потому что он был нем, почти безлюден, обшарпан и нищ. Как-то чувствовалось, что люди живут там по чистой случайности – и вряд ли это им очень нравится. По улицам было трудно передвигаться – ухабы, выбоины и лужи, в которых отражались малоприятные, тусклые фонари. Кривые заборы. Косые дома.
Как-то в разговоре о том, что такое советская власть, кто-то сказал, что это полная аннигиляция личности. Мол, от человека ничего не остается – только оболочка, остальное, как ни крути, шаг за шагом вытравляется. Вот от города Галича она одна и осталась.
Это-то, пожалуй, не Бог весть какое открытие: ну, ГУЛАГи, ну, очереди, ну, КГБ и отсутствие свободы слова┘ Тоталитарная система делает с людьми чудеса. Кто этого не знает! Конечно, это чудовищно и мы это до сих пор разгребаем (и разгребать нам это, пока рак на горе не свистнет)┘ Ан нет: не все так просто.
Странные дела творятся на белом свете: существует по нынешнюю пору такой вид – советский благополучный человек. Нельзя сказать, чтобы этот симпатичный индивид совсем ничего не знал: он и про лагеря может порассуждать, и про то, чем отличается Сталин от Гитлера. Он знает, что были годы застоя, когда всем было хорошо и вожди были либералами и интеллектуалами в орденах, и была перестройка – когда все стало плохо, и Горбачев «довел страну до ручки». Про кефир, чай со слоном и пельмени в розовой пачке он тоже помнит (или вариант: про спецпайки, распределители и запрещенные простым гражданам заграницы). Оказывается, что «Россия, которую мы потеряли» – у нас под боком, и никакого отношения к трагедии семнадцатого года эта страна не имеет. Потому что это – СССР. Страна грез, дедушки Ленина и цековских кооперативных домов. Где все трудовые элементы были равны, и кто-то был еще равнее, и в квартирах пахло апельсинами. И над всеми вставало одинаковое солнце в виде кружка сырокопченой колбасы. Это – истинная родина миллионов, предмет ностальгии и состав, с позволения сказать, души.
И оказывается, что от осознания этого простого факта на душе делается куда хуже, чем при мысли о ГУЛАГе и ночных стуках в дверь. «Мы живем, под собою не чуя страны┘» – это как-то понятно. Человеческое, даже в самом растерзанном своем виде, всегда более или менее понятно, хоть и ужасно. Благополучное советское – не укладывается в голове, потому что оно удушает. Хочется беспомощно спросить: «Боже мой, что же это?» А спрашивать-то и некого. Оболочка пуста.
