Ирина Голицына. Воспоминания о России (1900–1932). – М.: Айрис-пресс, 2005, 224 с.
Есть воспоминания, которые совершенно неожиданно трогают своим простодушием. В них, как в ясном зеркале, отражается невероятная история страны, и, свидетельствуя о преодолении этой истории, о ее мучительных поворотах, они ровно и бестрепетно повествуют о прожитом, не заигрывая с читателем. Таковы воспоминания «советской княгини» Ирины Голицыной (урожденной Татищевой).
Это не значит, что современный читатель должен млеть от каждого ею написанного слова и соглашаться со всем, что излагается в книге. Отнюдь нет. Прежде всего автор, она же героиня повествования, не может не изумлять своим целомудренным непониманием того, что происходит вокруг. Ее комментарии дают ощущение тотального отрыва от всего, что происходит в стране, и вместе с тем какой-то цельности – ее так учили, взглянуть по-иному она просто не в состоянии. Про убийство Распутина она скромно пишет: «Я беспокоилась о бедной Императрице – как, должно быть, она страдала, какую горечь, вероятно, испытывала по отношению к так называемым «лояльным», из которых кое-кто были ее родственниками. Известия с фронта были ободряющими, но в Петрограде ощущалось чувство какой-то неуверенности┘»
Девическая простота не в силах прорваться сквозь кокон привычных представлений о мире. Напомним, что речь идет о 1917 годе. Сам дьявол не разберет, что творится на фронте. Да и Распутин тоже – не страстотерпец. Да и запись про «чувство неуверенности», ощущаемое в Петербурге, кажется смехотворной на общем фоне происходящего.
В этом смысле книга воспоминаний Голицыной любопытна не только как свидетельство о жизни в страшном Советском Союзе, о его тюрьмах и ссылках, где находили и поддерживали друг друга люди из «бывших», но и этим вот торжественным непониманием. Даже более того – отказом понимать, что же все-таки происходит у нас в России. Отречение царя. Автор скорбно комментирует: «Я не могла, да и до сих пор не могу понять, как они не сознавали, что, рубя сук, на котором сидят, сами рухнут в пропасть┘» То, что сук прогнил изнутри и с этим ничего поделать нельзя, ей невозможно согласиться. Все время есть некие «они», которые «рубят», и те, кто вынужден терпеть «эту чудовищную несправедливость». Но, как видим, лес-то рубят, а щепки – вот они, выживают и потом пишут воспоминания.
Впоследствии, уже на закате дней своих, познакомившись с неким иеромонахом во Святой земле, Ирина Дмитриевна прониклась его мыслью о том, что «многие представители Российской империи несут значительную долю вины за то, что случилось со страной». Видимо, это и было ее попыткой разбить хрустальный кокон своих представлений о родине и людях, истончившийся под влиянием времени. Другое дело, что мысль о вине (да еще в таком контексте) все равно искривляет перспективу и не дает увидеть реальность, но это уже особая тема┘ В любом случае «простая советская гражданка Татищева», в лицо обвинявшая следствие во лжи и преступлениях, за это попавшая в Пермь на поселение, вышедшая замуж за сосланного князя Голицына и в итоге с трудом бежавшая с семьей за границу, ни в чем не виновата.
Пожалуй, даже наоборот. Непритязательное и строгое описание житья в ссылке, постоянных вызовов в ГПУ, предложений стать сексотом и прочих «прелестей» жития с тремя детьми в условиях, далеких от просто сносных, очаровывает своей безыскусностью и живой печалью. Какая уж тут вина! Тут героизм тихий и незаметный, но при этом самый настоящий┘ Сама мемуаристка не устает благодарить Бога за то, что он вывел ее и домашних «из того ужасного места, в какое превратилась Россия┘». Подлинный голос времени звучит в этом повествовании и приближает лица ушедших поколений. Какие они были? Что ставили «во главу угла»? Как выживали в этой стране? Ответы на эти вопросы нетрудно найти на страницах этих скромных воспоминаний.
«┘Поезд шел все быстрее и быстрее, но вот мы подъехали к границе, и он слегка замедлил ход.
Ники сказал: «Красный флаг, посмотри на него в последний раз». Мы смотрели на него, пока он не исчез из виду. После этого мы перекрестились».