Плевки, семечки и немного кощунства

В России революция совершилась как-то неопрятно, бездарно и по плану. О том, что большевики собираются захватить власть, еще в августе 1917 года писали газеты и поговаривал честной народ: когда, интересовались, захватят-то – ближе к сентябрю или прямо вот сейчас?

Неопрятной была революция, потому что – семечки: генерал Бонч-Бруевич (да и не только он) вспоминает о шуршащем под ногами ковре из шелухи, «которой были покрыты мостовые и тротуары... Семечками занимались в те дни не только на митингах, но и при выполнении любых обязанностей: в строю, на заседании Совета и комитетов, стоя в карауле и даже на первых после революции парадах. От неустанного занятия этого шел шум, напоминающий массовый перелет саранчи┘». Вот, оказывается, какую «музыку революции» слушали первые строители светлой жизни. И – надо же! – на фоне этих самых семечек пополам с кровью все-таки возникали не только безудержные авантюристы вроде Савинкова и не одни наглые молодые политики вроде Керенского, но и весьма порядочные люди. Вроде Лавра Корнилова.

Как выясняем мы из повествования об узкоглазом генерале, назначенном Верховным главнокомандующим в июле 1917 года, фанатиком-мятежником он не был, свергать всадников на белых лошадях не собирался (кстати, премьер Керенский ездить не умел и со своего белого коня чуть было не полетел на землю на глазах у изумленных военных).

Чего хотел Корнилов: восстановления дисциплины в войсках (которые было уже трудновато назвать войсками); запретить политическую агитацию среди разлагающихся на корню солдат (очень и очень здравое решение); ввести смертную казнь и «почистить» командный изрядно заплесневевший состав. На фоне семечек – недурно, а?

Но Керенский так почему-то не считал. Не нравился ему Корнилов. А Верховному главнокомандующему не пришелся по нраву премьер. И при первых слухах о готовящемся мятеже «корниловцев» решил Керенский отрешить своего недруга от должности. А ведь никакого мятежа никто затевать не собирался┘ Вот так, как говорится, клюква. Да не простая, а развесистая.

Что же дальше? А дальше пошло все также неопрятно, бездарно, но, увы, уже не по плану. Корнилов отказывается уйти. «В полном сознании своей ответственности перед страной┘ я твердо заявляю, что в грозный час, переживаемый нашей родиной, я со своего поста не уйду». И у него были на это основания. Дело в том, что Корнилов обязан был оставаться на своем посту и руководить военными операциями (война-то все продолжается) до приезда знаменитого генерала Алексеева.

Как выразился сам Корнилов, «получился эпизод, единственный в мировой истории: главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве родины и преданный за это суду, получил приказание продолжать командование армиями, так как назначить другого нельзя┘» Да, это даже уже не клюква, а извечная российская петрушка: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что┘» И чтобы при этом и волки были сыты, и овцы целы. В современной психологии этот финт ушами называется «двойное связывание» или, что еще проще, «двойная ловушка».

Ну а уж дальше мы знаем, что было. Слухи о мятеже росли. Войска продолжали привычно разлагаться, и их ничем нельзя было отвлечь от этого приятного занятия. Правая рука Корнилова генерал Крымов после неудачного разговора с Керенским взял и застрелился. Корнилова арестовывают в Ставке.

Но тут все летит уже не просто к чертям, а прямо-таки в места неудобопроизносимые. Большевики опять же. Бегство Керенского. Корнилов со свойственной ему прямотой объявляет, что больше ни в какой тюрьме он находиться не может. До тюрем ли тут, когда рушится буквально все святое? И Корнилов уходит на Дон.

Надо заметить, что вся эта душераздирающая история изложена авторами добротным, ясным русским языком, и читать о похождениях Главнокомандующего Корнилова одновременно и приятно и полезно. Большая это редкость в наше время – дельно написанная книга. Правда, о «приятности» мы, наверное, не совсем вовремя заговорили. Конец повествования не просто «неприятен» (правда, не в языковом, а, скажем, в сюжетном плане), а чудовищен, да так, что волосы дыбом встают. Речь идет, собственно, о службе Корнилова в рядах Добровольческой армии, о большевистской гранате, попавшей точно в комнату дома, где находился Лавр Корнилов. Об отступлении армии, потерявшей своего вдохновителя. Хоронить погибшего пришлось наскоро – чуть не под огнем красной артиллерии.

Далее пунктиром: красногвардейцы вступают в городок Ганчбау через несколько часов после ухода добровольцев и сразу натыкаются на свежевскопанную землю – ищут зарытые в спешке драгоценности. Выкапывают труп. И начинается потеха: «Появились фотографы, и с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая рвалась на части, и обрывки разбрасывались кругом.┘ Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его┘ Труп был уже неузнаваем: он представлял собой бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю и прочее. Но этого было мало: дорогой глумление продолжалось┘ Наконец тело было привезено на городские бойни┘ Языки пламени охватили обезображенный труп; подбежали солдаты и стали штыками колоть тело в живот, потом подложили соломы и опять жгли┘» Вроде бы хватит или продолжить? В книге есть незабываемые места.

Блок, призывая своих читателей «слушать музыку революции» и вступаясь за плюющийся семечками народ-богоносец, писал: «Описал еще то, о чем я говорю, Толстой; а кто обносил решеточкой могилу этого чудака? Кто теперь голосит о том, как бы над этой могилой не «надругались»? А почему вы знаете, может быть, рад был бы Лев Николаевич, если бы на его могиле поплевали и побросали окурков? Плевки – божьи, а решеточка – не особенно». Но мы сильно сомневаемся, что Лев Николаевич порадовался бы плевкам. Нет, мы прямо руку готовы дать на отсечение, что товарищ Блок не прав. Плевками Царства Божия, а также мировой революции не купишь. В этом мы теперь точно уверены.