Роскошь юных тел

Михаил Кузмин. Дневник 1908-1915. - СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2005, 864 с.

Сказано нам, что пока не требуют поэта высшие божественные инстанции, он - едва ли достойный пример для подражания. У него и душа "вкушает" какой-то там сон, и лира молчит (ну, это понятно - ведь раз не требуют, зачем лирой зря трясти), и самое убийственное: "средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он". Слушать такое неприятно и оскорбительно. Ведь поэты все как один - гении и небожители, как же это так? Однако беда в том, что изрек эти непристойные слова не кто-нибудь, а тоже вроде как гений. Пушкин. Из чистого раболепия придется согласиться.

Хотя оказывается, что и не только из раболепия. От правды не убежишь. Как часто дневники творцов больших и малых могут в лучшем случае позабавить дотошных исследователей, а в худшем занести какой-то вирус в сердце доверчивого читателя. Вроде бы все и неплохо, но (как бы это выразиться поприглядней)┘ Скучно. За живое не забирает. Скрупулезная запись чужой жизни как-то не пленяет читателя. "Заботы суетного света" - что в них такого уж интересного? Подумаешь, тоже┘ Вот клубнички бы сюда - подсластить блюдо┘

Именно таким читательскому оку и предстает поначалу дневник Кузмина. "Встал с головною болью и скукой"┘ "В Павловск не поехал, не имея ни гроша"┘ "Брился. Заезжал кое-что покупать"┘ "Дождь, ветер. Брился. Писал"┘ "Утром брился в долг, потом поплелся к Бонди; дал денег"┘ "Брился. Звонил. Нет. В среду"┘ И прочие столь же завораживающие подробности из жизни будущего автора "Форели" и других не менее неуловимых и дивных стихов┘ Кто приходил, куда ходили гулять, в каком театре что ставили, почему денег не платят, работал - не работал┘ Пахнет легким абсурдом. Особенно эта изумительная страсть к бритью. Прямо даже заинтриговывает она читателя через сто лет.

И все же и скука, и недоумение исчезают, едва дело доходит до скромных сведений о милых юношах: Всеволоде Князеве и Сергее Миллере. Скупо и вяло, но все же изложены в дневниках перипетии отношений с обоими любовниками. Все-то вокруг них пылает, все горит: "Поплелись в "Варьете"┘ Какие рожи! Нурок угощал у буфета двух блядей┘ Сережа был очарователен┘" "Приехал Всеволод блистательный и нежный"┘ Потом, конечно же, приближается расставание, окутанное в невеселые тона: "Скоро начались скандалы. Гусар ревновал Сережу, я собирался уходить. Потом я поссорился с Палладой и братцем. Павел Александрович выгнал Сережу, братец побил Павла Александровича┘"

В общем, дым коромыслом ("Утром Сережа сам делал постель. Отчего-то все полотенца и простыня были в крови..."). Работать, чего греха таить, в такой ситуации нелегко, поэтому и безденежье все время за углом подстерегает. Да и соблазны (с которыми, как ни борись, проку не будет) поджидают буквально в каждом ресторане ("Ужинали в "Паласе"┘ Зовут его Тимофей┘ Господи, как не швырять деньги молодым людям. В каждом тайна и сокровище красоты и наслаждения. Дома завесили окно┘").

В комментариях "Дневников", составленных Н.Богомоловой и С.Шумихиным, приводятся очаровательные (и не очень) письма и свидетельства самого Кузмина и многочисленных его современников. В некоторых из них описывается, как временно не востребованный Аполлоном поэт эпатировал общественность: "За столом Кузмин нежно кормит одного из своих друзей, собственноручно вкладывая ему в рот кусочки апельсина. С ужасом смотрит на них Ремизов"┘ Действительно, куда уж Ремизову с его пухлой и добродетельной женой Серафимой Павловной до этой бесовщины! Он же только в воображении плодил чертей, а вот Кузмин - приваживал их наяву.

Впрочем, швыряние деньгами и кусочками апельсинов вполне прекратилось, когда на горизонте замаячил Юрочка Юркун - бессменная и нежная любовь Кузмина до самого конца жизни. Правда, случилось это только в 1913 г. Но отныне имя Юрочки заполняет страницы дневника. К сожалению, оно окружено еще добрым десятком имен и прозвищ людей не самых снисходительных к подобного рода страстям.

На Юрочку наговаривают. Юрочку травят (а вместе с ним и любвеобильного Кузмина). "Как - никогда не видать Юрочки, не чувствовать его тела, потому что мои знакомые шокированы, какая глупость!" "Милого Юрочку мучат, оскорбляют, и за что? Сказать по правде, за то, что я его слишком люблю"┘ Нетрудно догадаться, что новая любовь денег не прибавила. Что делать, богема. Приходится даже писать письмо Брюсову в надежде получить взаймы, чтобы "снять временный груз запутанных дел", но Брюсов, будучи человеком вежливым и приветливым, на просьбу Кузмина не откликается. Скандалы вокруг Юрочки не унимаются.

Вокруг по-прежнему бурлит огнедышащее пространство России. Народ с гениями во главе безумствует. В 1910 г., замирая от восторга, все ждали комету Галлея (Блок самозабвенно писал матери: "Хвост ее┘ может отравить нашу атмосферу, и все мы, помирившись перед смертью, сладко заснем от запаха миндаля в тихую ночь┘"). В 1913 г. все до исступления радуются жизни, нюхают эфир, ставят пьесы, неумеренно пишут стихи. В 1914-м┘ сами знаете что случилось и продолжало случаться вплоть до 1917-го и далее по плану. К вящей печали некоторых обитателей великой страны "сладко заснуть от запаха миндаля" как-то не вышло. Получилось совсем, надо сказать, другое. И никто и не подумал "мириться перед смертью". Зато остались воспоминания и стихи.

Аполлон ведь все-таки требовал поэта Кузмина "к священной жертве", да не один, а сотни раз. Не оставляли его и другие древнегреческие боги, любители "сокровищ красоты и наслаждения". Так что в итоге читатель не внакладе. Да и Любовь торжествует.

Господи, как не швырять деньги прелестным молодым людям┘