Ольга Балла Виктор Пивоваров. О любви слова и изображения. - М.: Новое литературное обозрение, 2004, 140 с.
Пивоваров - один из основоположников московского концептуализма. Его трудно определимые по жанру заметки писались в разное время, а выходили - если выходили вообще - в экзотических изданиях типа кельнского журнала "Пастор" или каталога пражской выставки многолетней давности.
О чем пишет бывший концептуалист? О неофициальной художественной жизни Москвы 60-х годов. О ее ведущих персонажах - Роберте Фальке, Владимире Фаворском, Евгении Кропивницком. О соратнике по концептуальной школе Илье Кабакове. О своих занятиях - в молодости - оформлением детских книжек. О том, как он уже зрелым человеком, оказавшись в чужой стране, несколько лет подряд писал картины, которые должен был бы написать в молодости. О странном писателе Леоне Богданове. И даже о том, чего никогда, нигде, кроме авторского воображения, не случалось: о том, как Михаил Горбачев в молодости будто бы занимался живописью и участвовал вместе с автором в художественной группе "Яуза".
Самое лиричное, но и самое культурологичное эссе сборника - "Бумага как текст": о том, как развивались личные, даже интимные, отношения автора с бумагой. Как бумага говорила с растущим человеком все более сложным языком, сообщая ему, что может стать "другом", "памятью", "отпечатком души"; что она способна и вовсе с ним не считаться, обратившись - в виде школьных учебников и тетрадей - в инструмент насилия.
В юности сама возможность "воссоздания какого-либо предмета на бумаге" приводила Пивоварова в совершенно эротический экстаз (он вспоминает Дмитрия Лиона, понимавшего "бумагу как живую телесную поверхность, как нежный рельеф, в котором скрыты особо чувствительные, как бы эрогенные точки", а рисование - как прикосновение к ним). В художественном училище бумага явила будущему иллюстратору свою "архитектуру, с порталом, входом и выходом, со своими портиками, колоннами, коридорами и залами". Потом были и другие облики: "световая бесконечность" белого листа - "абсолютное Ничто, в котором растворяется Все".
Бумага как мусор: квитанции, этикетки, обертки┘ Обломки цивилизации, обреченной на исчезновение. Бумага как идеологический пресс: газета. И вдруг оказывается, что автор говорит вовсе не о себе, а о собратьях по ремеслу и поколению. О том, как московские концептуалисты открыли идеологический, подавляющий облик бумаги и как из этого возник соц-арт. О том, как после соцартовской "революции" в отношениях с бумагой стало уже невозможным вернуться к видению в ней "метафизической глубины и светоносности": не ему лично, а художникам его поколения вообще┘
Лирика незаметно обернулась эпосом - рассказом об общей судьбе.
Получилась книга о цельности человеческого опыта. Не только о корневом родстве рисования с музыкой, кинематографом, архитектурой, театром - но вообще о неразъемлимости, о глубокой потребности друг в друге всего, что привыкло считать себя до несовместимости разным. Изображения и звука, чувственности и метафизики. Пивоваров с его нелюбовью к пафосу и обобщениям вряд ли сказал бы такое прямо - но он дает это понять другими средствами. Так Кабаков, по его версии, "с бухгалтерской скрупулезностью" каталогизирует всякий мусор типа старых подметок - а на поверку получается доказательство иерархичности бытия и безусловного наличия у этого бытия "верхних" уровней.
Кабаков - первый, если не единственный, художник, который ввел в картину голос, притом так, что звучание слова оказалось важнее его графического облика. Одними лишь именами персонажей он вызывает в воображении полноценный образ, продолжая тем самым сугубо литературные традиции Зощенко и Хармса.
Что до слова и изображения, Пивоваров уверен: в истории искусства они почти никогда всерьез и не расставались. Их разлучил - и то ненадолго - лишь абстракционизм на рубеже XIX-XX веков, когда появились принципиально лишенные комментирующих, несущих самостоятельный смысл названий "Композиции" Кандинского и Малевича. А после Второй мировой в абстрактном экспрессионизме и минимал-арте - и вовсе бесчисленные картины "Без названия".
Но вот что характерно: там, где исчезло слово, - исчезло и само изображение! Они не смогли друг без друга┘
