Александр Генис. Сладкая жизнь: Сборник эссе. - М.: Вагриус, 2004, 351 с.
Не знаю, как кто, но я всегда берусь за чтение Гениса с едва заметным придыханием. Его книги - всегда путешествие, причем не только филологическое. И всегда - расстройство для эрудита. В том смысле, что с автором в этом плане не потягаться.
Добрая сотня писательских имен, две сотни географических названий. Пучок исторических дат, кулинарные термины... И всегда переживаешь: "Генис упоминает Ибсена и художника Эдварда Мунка. Черт возьми, я не читал никакого Ибсена! И Мунка не видел ни в одном глазу!.." Но Генис - очень щедрый писатель. Все деликатно объяснит, обрисует - поделится. "...пишу только о том, что люблю, чем наслаждаюсь, чем хочу угостить", - замечает он.
"Угощение" Александра Гениса в этот раз состоит из разрозненных эссе, написанных абсолютно на разные темы. Походы по грибы за рубежом, сакральная природа детородного органа, драматургия Беккета, буддизм, Нью-Йорк и Новая Англия... Все эссе автор любовно распределил по разделам. То ли по датам, то ли по ощущениям. Значения это не имеет ровным счетом никакого. Разделы вышли такими сообщающимися сосудами: ты перепрыгиваешь из одного в другой, как Иванушка-дурачок из кипятка в молоко, а уровень драгоценной жидкости всегда остается постоянным.
Гениса невозможно читать натощак. Его сочная проза очень скоро заставит покинуть рабочий стол, предпочтя ему обеденный. До него так вкусно описывал трапезу только Гоголь. Но Генис идет еще дальше. После его гастрономических опусов о кулинарных пристрастиях Пушкина и почти рифмованных турецких поваренных формул: "корова - для молока, барашек - для шашлыка" - съедобными кажется и все остальное, попавшее под любознательный взгляд эссеиста: зеленые холмы Вермонта, Русалка близ Копенгагена, канадские леса, нью-йоркская подземка... Впрочем, сам Генис подобный результат почти предвидит и даже одобряет: "Глотая книгу, как обед, и обед, как книгу, мы перевариваем содержимое переплета и тарелок, превращая чужое в свое - в себе".
Питательней предмета изображения выглядит только сам язык автора. Естественно, не в буквальном смысле. Кто еще назовет футбол "разновидностью государственного фетишизма", а советского плейбоя "помесью Дон Жуана с Сахаровым"? Между тем язык Гениса еще и максимально сбалансирован - ни капли жира.
Как следует подготовив читателя к путешествию, Генис наконец помогает ему взобраться на свое чудесное каноэ - путешествие начинается. Причем путешествие это лишено сразу двух границ. Географическая граница начинает стираться постепенно - рано или поздно ты просто устаешь следить за бесконечными перемещениями из страны в страну: от трапезы к пиршеству, праздника к карнавалу - ты просто растворяешься в калейдоскопе культур и блюд. Сингапур таинственным образом превращается в Рио-де-Жанейро, а Бостон - в северный Стокгольм. Вторая (временная) граница дает о себе знать уже на финише. Таинственные цифры "1987-2004", которыми заканчивается книга, вдруг напоминают об исторических датах, прошедших, как бы между прочим, вдоль борта твоего шаткого суденышка: Россия, 1993; США, 2001. Генис о них в книге упоминает вскользь. Привкус от них остается куда меньший, чем от португальского обеда - "бакалао". И это самое главное.
Избрав для своего (а выходит, и нашего) путешествия оригинальное словесное знамя: "Пусть счастье и недостижимо, но жизнь невозможна без радостей", - автор отсекает от своего произведения самую громоздкую и одновременно самую бесполезную из его возможных частей - прямой рецепт счастья. Меняя его на рецепт просто хорошего обеда и полноценного отдыха, Генис безошибочно приходит ко второй части уравнения - неизбежным радостям жизни. "Искусство, - замечает он, - вовсе не обязательно приносит людям радость, но мне хотелось бы именно этого".
Но на самом деле подлинный маршрут книги несколько иной. Она начинается с авторского предисловия и заканчивается авторским же интервью. Только прочитав "Сладкую жизнь" от корки до корки, понимаешь, что в конечном счете ты проделал путь "Генис - Генис".