Сергей Арутюнов Александр Кушнер. Волна и камень. Стихи и проза. - СПб.: Logos, 2003, 768 с.
Хотя в подзаголовке и значится "стихи и проза", все не так: перед нами - эссеистика Александра Кушнера, его полемические статьи и заметки. Плюс - стихи на смежные темы.
Омонимия "побега", приравнявшая идею к блаженству, еще плодоносит жанрами: литературоведение лирикой у нас пока не подсвечивали. В голову не придет считать подобный гибрид утренней забавой питерского патриарха: Александр Кушнер, любимый за такие книги стихов, как "Голос", "Канва", "Таврический сад" и др., издал учебник стихотворной мысли, в котором без изъятий вычерчена линия равновесной традиции русской словесности┘ "Святые имена" за тридцать три года работы мозаически сложились в портрет не лишь слогового, но душевного богатства нации, и одно сознание этого придает чтению "Волны и камня" исцелительный возвышающий смысл.
Статьи в двух разделах ("Аполлон в снегу", время советское, и "Аполлон в траве", после СССР) притягательны гуманистическим тоном и несуетным рассмотрением широко раскинувшегося Пантеона: Грибоедов, Вяземский и Некрасов, Блок, Баратынский и Мандельштам, Бродский, Жуковский и Цветаева, Тютчев, Анненский, Пастернак, Ахматова и┘ Тот, кто от непрестанных касаний "тайн счастия и гроба" год от года возносится все выше и выше┘ Кузмин, Пруст, Фет, и - безбрежность! - Вермеер, Толстой, Чехов и Гомер.
Каждый из них, убежав, дал на Древе побег столь протяженный, что малейшее прикосновение возбуждает множество вибраций потустороннего толка, по сию пору живящих. Тем более что Кушнер, произведя фундаментальный текстологический анализ, свел современников с потомками так близко, что и дух может захватить: Анна Андреевна, преодолевающая в себе Каренину, Корней Чуковский, кланяющийся в детских стихах Денису Давыдову!
Но не интеллектуальное удовольствие разгадывателя ребусов, деконструктора движет поэтом. И сопричастность нисколько не приоткроет "секрет успеха", индивидуальная ограненность не дает возможности копировать, а только зовет открыться миру так же настежь. Из пассажа в пассаж переходит максима "Слова поэта суть дела его", потому избранные цитаты Кушнера и есть та самая бесконечная секунда, когда "звезда с звездою говорит"┘ Это - гражданственность, сформированная незаемным опытом точка зрения на два письменных века, приводимая безукоризненным языком, подчиненная цикличности годовых колец историчность восприятия. Наследие и впрямь огромно, и нерасторжимо связать периоды собственной жизни с немеркнущими отголосками есть не жертва, а свободная воля. Тон заметок советской поры парадоксально (?) импонирует чуть больше. Отчего? В глухой поре, видимо, своя отрада, к рассуждениям здесь не примешаны взвихренные струи переустройства, наличествует концентрированная эмоция противостояния античеловеческому. Позже потребуется гораздо больше духа, дабы сохранить высоту. "После страны" Кушнер не срывается в склоку, не делит права, но горчащий сбор свободы заставляет и упрекать, и делать выноски там, где прошлый масштаб оставил бы вещи на местах. Избавляясь от сплетен, поэт вынужден принимать сторону, он осуждает Герштейн, удивленно приводит некоторые выдержки из Одоевцевой, посвященные Гумилеву, объясняет взаимоотношения с Бродским, ищет правды в бурном людском море и┘ остается прав там, где не находит выгод лично для себя. Мемуары нужно писать мужественно потому, что в первую очередь они осуждают самого мемуариста. А каяться лучше про себя, благо есть в чем.
Отрадная щедрость к "чужому", музыкальность транскрипции не затеняет усилий памяти. Приняв эстафету исследователя от Лидии Гинзбург, Кушнер взвалил на себя бремя, под которым человек ординарный задохнулся бы сразу, но пафос книги как раз и заключается в прославлении частной, поневоле закинутой в бури века личности, выносящей из них только достоинство. И стихи.
