Другой Амадей

Марсель Брион. Моцарт. - М.: Молодая гвардия, 2004, 340 с. (Жизнь замечательных людей)

За свою долгую, почти девяностолетнюю жизнь Марсель Брион (1895-1984) написал очень много книг. Начиная с 1920-х и до самой смерти он издавал по тому ежегодно. Брион писал романы-фантасмагории, подвизался на поприще литературной критики, но по складу ума и темпераменту был скорее историком искусства. Специализировался на биографиях выдающихся личностей - музыкантов, поэтов, художников и даже политических деятелей. Вот далеко не полный перечень людей, кому он посвятил по отдельной книге: Вагнер, Дюрер, Гете, Леонардо да Винчи, Клее, Шагал, Кандинский, Савонарола, Вермеер, Шуман, Шуберт, Брейгель, Джотто, Грюневальд, Макиавелли и Тамерлан. Согласитесь, список впечатляющий. На фоне этого сонма чувство исключительности моцартовского гения даже как-то притупляется: насквозь мифологизированный венский классик оказывается в ряду столь же мифологизированных фигур. И это снижение придыхания при упоминании имени Моцарта, безусловно, идет на пользу всем: и Моцарту, и автору, и читателю, особенно современному.

Брионовская биография Моцарта впервые вышла в 1955 году, то есть еще до того, как светлый образ Вольфганга Амадея пал жертвой европейского сувенирного ширпотреба - от подарочных коробок конфет "Mozartkugeln" до "Рондо в турецком стиле" на мобильниках. Моцарт вошел в плоть и кровь современной массовой культуры, подобно тому как в начале XIX века он стал культовой фигурой всех романтиков. Но значит ли это, что сегодня Моцарта понимают лучше, чем некогда его современники? Вот вопрос! Брион всего этого моцартовского китча счастливо не застал, но и для него, кажется, главной задачей было не заурядное апологетическое жизнеописание венского композитора, а реабилитация его внутреннего мира.

Каким человеком был Моцарт? Брион берет за точку отсчета не вакхическую одержимость гения, как это впоследствии с подачи драматурга Питера Шеффера сделал кинорежиссер Милош Форман, а психологическую подоплеку его творчества. Конечно, писатель ни на шаг не удаляется от документальной основы повествования, но тут, как в искусстве приготовления салата, главное - как покрошить. Основная же заслуга Бриона - в отсутствии категоричности. Брион изо всех сил стремится к обективности, избегает любых крайностей. Кажется, ничто его так не страшит, как перспектива произвести на свет очередную легенду. Брион соглашается, что отец Моцарта был честолюбив, суров, прагматичен. Но именно этим качествам родителя, полагает Брион, Моцарт обязан своей безупречной технической выучкой, трудолюбием и профессиональным кругозором. В самом деле, разве справедливо изображать семейным тираном старшего Моцарта, который всю свою жизнь в ущерб карьере и финансовой состоятельности посвятил воспитанию детей? Сам же Вольфганг Амадей выходит из-под пера Бриона божественно одаренным музыкантом, который, однако, очень многим обязан своему окружению - не только семье, но и благосклонному участию в его судьбе Гайдна, Пиччинни, барона Гримма, Иоганна Кристиана Баха, итальянцев Саммартини и падре Мартини, наконец, его либреттистов - авантюриста Да Понте и незадачливого Шиканедера. Брион не отворачивается от деликатных тем - грубоватого юмора Моцарта и его любовной ненасытности, но не забывает подчеркнуть трогательную преданность музыканта друзьям и его безмерную привязанность к жене. Брион называет Моцарта романтиком. Оставаясь заложником высоких и нежных чувств, Моцарт был не беспечным гулякой или пафосным чудаком, а глубоко религиозным человеком, исполненным веры в Провидение и смиренно принимающим удары судьбы. Нечего и говорить, что версия отравления Моцарта Сальери отвергается Брионом с порога, хотя он и не скрывает, что в нее верил сам Моцарт. Брион же списывает эту подозрительность композитора на патологические проявления болезни, которой Моцарт страдал в последние годы жизни.

Вообще описание последних лет жизни Моцарта удались Бриону, кажется, более всего. Тут он дал волю своему писательскому чутью, благо сюжеты "Дон Жуана", "Свадьбы Фигаро" и "Волшебной флейты" дают богатую пищу для размышлений о мировоззрении Моцарта. Конечно, на руку Бриону сыграли изыскания академических моцартоведов, раскопавших подробности масонской деятельности Моцарта и разоблачивших имя тайного заказчика "Реквиема". Однако Брион очень убедительно сводит разнообразие фактов к одной доминанте - чрезвычайно интенсивному религиозному чувству, которому был подвержен Моцарт со времени написания "Волшебной флейты". Главное, чему Брион хочет научить своего читателя - слышать в этой музыке не завораживающее бельканто, которого так ждала от Моцарта легкомысленная венская публика, а биение его исполненного мистическим прозрением сердца.