Петр Быстров Александр Михайлов. Личное дело. - М.: Алгоритм, 2003, 240 с.
Любить Родину можно по-разному: агрессивно-нарочито, как Евгений Матвеев или Иосиф Кобзон, мистически-большевистски, как Александр Дугин, или же "по-современному", находя в отечестве минусы, но памятуя о былой славе.
Кто же любит "правильно", кому можно доверить роль патриота, а доверив, проникнуться его любовью всецело?
Народный артист России Александр Михайлов (р. 1944) любит Родину по-стариковски, через скорбную улыбку на морщинистом лице, он восхваляет подвиг и труд и никак не может смириться с народившимся и занявшим господствующее положение "новым порядком".
Михайлов - ярко выраженный патриот, но не шовинист, выходец из народа, но вышедший далеко - на большую сцену. Вариант любви к Родине, предложенный Михайловым, предполагает преклонение перед народными характерами, мужиками, трудягами; а вся скорбь и суровая действительность, выпавшая на долю матушки России, проживается вновь и вновь через крепкую затяжку пролетарской папиросой.
От большевизма, национал-патриотизма и воинствующего русофильства, а также прочих идеологий книгу Михайлова отличает, пожалуй┘ святая простота, с коей он берется за свой историософский труд.
По сути книга представляет собой автобиографию, снабженную скупыми рассуждениями о судьбах России, - где судьба самого Михайлова занимает место эталонной: худощавый мальчик, росший без отца, затем моряк, не понаслышке познавший суровые правила мужской дружбы. И затем - вышедший в люди. Этот суровый, но добрый человек, каждый раз готовый прослезиться, описывает свое детство сухо и односложно, а для прояснения всего ссылается, например, на патриотизм Василия Шукшина.
То и дело выступая против мускулов Шварценеггера, он напоминает о важном умении постоять за себя и близких, а в некоторых моментах даже стяжает, как кажется, некий экстаз - любви беспредельной, но неоцененной и неразделенной.
И вот он твердит о традиционных, но позабытых ценностях: поле, серп, любящее сердце и крепкий кулак. Возникает впечатление: не подкопаешься. И действительно: занятая автором ниша, избранная им "мифопоэтика" непременно, кажется, найдет отзыв в душах провинциальных одиноких женщин.
Ведь русский человек в представлении Михайлова все-таки невероятно прост: изголодавшаяся по теплу нация требует тепла, понимания - от себя самой, а каждый гражданин - от таких же, как он. Но что-то мешает. Агрессия ли масс-медиа, заполоненность ли культуры западными героями, а может, просто свет неоновых ламп на центральных улицах.
Его прокламации против современных ценностей, вездесущего разврата, американизированного кино, казалось бы, беспроигрышны. Но есть одна очевидная особенность - с первой страницы предугадывается абсолютно вся книга. Она в принципе лишена композиции, кульминации, развития мысли. Но, может быть, всего этого не нужно для выражения безграничной любви к стране, - которой, напомним, и посвящен весь труд? "Личное дело" Михайлова абсолютно не содержит в себе приглашения к дискуссии, не задает вопросов - кроме риторических; изобилуя портретами русской глубинки, она написана невероятно уставшим, утомленным, немолодым человеком.
Она могла бы быть в два раза меньше или втрое больше - впечатления детства-отрочества шаблонны по-горьковски-шукшински. Можно предугадать, что прослойка людей, отнесущихся к словам Михайлова как к истине, - очень узка; но по-другому воспринять ее не получится. Остальным, кто не поверит безудержно любимому герою, - она ничего не принесет. Ибо вся она состоит из утверждений о недопустимых политических просчетах, из безмерного сострадания обманутым вкладчикам, необходимости возвращения к историческому и какому угодно предназначению.
Все это придает Михайлову своеобразную одиозность - когда твердит он о том, что выход все-таки есть. Но, может быть, нет выхода? Нет выхода. А может┘ есть? Надо - только и всего - вспомнить, захотеть, полюбить┘
Дарья Гармоненко