Нарцисс на кухне

Александр Кайдановский. В воспоминаниях и фотографиях. Составление, подготовка текстов, подборка фотографий Е.В. Цымбал. - М.: Искусство, 2002, 264 с.

Версия первая, ортодоксальная

Нельзя не оценить богатство фактического материала, помноженное на эмоциональную заразительность и полиграфический лоск. Фотографии, фильмография, хроника жизни, четыре десятка влюбленных в Кайдановского воспоминаний. Федеральная программа книгоиздания России. Подарок тем, кто интересуется культурным наследием. Живой образ неоднозначного человека, гения. Эту версию, читатель, ты мог бы сочинить сам, без моего участия. Некоторые сочинили бы лучше.

Версия вторая, богоборческая

Для того чтобы внятно описать собственную страну, нам не хватает языка. А, собственно, объективной картины никто и не заказывал. Россия - страна обоюдоострых умолчаний и заклинаний. В очередной раз поможет заграница. Покойный социолог предложил упоительный термин: общества взаимного восхищения, все же со знаком минус. В России о том же самом говорят куда поэтичнее, с неподдельным восторгом: "Давайте говорить друг другу комплименты, ведь это все любви счастливые моменты". Роскошный альбом - манифестация счастливой любви одной отдельно взятой социальной группы. К себе.

Советская творческая интеллигенция - черная дыра. Не описана, не осмыслена, зато воспета. Самою собой. У пресловутой интеллигенции два отличительных признака, вот они. Ее межеумочная территория - резервация, зона, сознательной ненавистью отгороженная от советской власти, неосознанным презрением - от народа. Ее монопольное право на публичную речь - средство, позволяющее заблокировать саму возможность объективного исследования.

Альбом ошеломляет однородностью материала. 44 человека транслируют одно и то же восторженное упоение собой и своим сословием. Отражаются в образе главного героя лишь затем, чтобы заявить абсолютную значимость собственного интеллектуального продукта и сопутствующей жизни. Вязкая, однородная фабула. Безудержное самоутверждение коллективного тела, молекулы которого вечно настаивают на своей автономности, независимости, оригинальности.

"Было и такое. Мы в ресторане. Толя Солоницын, Саша, я. Сидим, разговариваем. Вдруг к нашему столику подходит дама средних лет, довольно хорошенькая для провинции. Смотрит на Сашу и говорит, что узнала его, что он Кайдановский и что она давно влюблена в него┘ приглашает Сашу к своему столику, более того, в гости, домой, пожить у нее и тем осчастливить┘ Я смотрю на Сашу и вижу, как он свирепеет. Оборвав поток ее комплиментов, он довольно резко выводит: "А вы знаете, кто сидит напротив? Великий артист Анатолий Солоницын! А это, - показывает на меня, - великий художник Шавкат. О нем вы что-нибудь знаете? Неужели вы думаете, я брошу их и уйду с вами?"

Подозреваю, сияние коллективного гения ослепило хорошенькую провинциалку навсегда. Эффектная, одинокая, не спала, ворочалась, смаковала собственное ничтожество. Если бы она обладала всей полнотой информации о загадочном мире неприступной советской богемы!

"┘мы садились друг против друга и по очереди читали вслух книгу "Женщина - преступница и проститутка" Ломброзо, разражаясь хохотом всякий раз, когда "история болезни" казалась совсем уж нелепой. В комнату время от времени заходили Сашины подруги и приятели и, ознакомившись с ситуацией, быстро ретировались".

Человеку, не очарованному этим миром, человеку, знающему подлинную цену художественным откровениям советской богемы, книга представляется антропологическим дневником, журналом полевых исследований, первоклассной иллюстрацией к монографии по психологии малых, но значимых социальных групп. Монографии, которая имеет шанс появиться лишь через пару поколений: речь и символическая власть все в тех же руках. Впрочем, в стране победившего, а потом все проигравшего, но теперь уже неистребимого плебса роль интеллектуально честных социологов выполняют отвязанные беллетристы. Создается впечатление, что материалы альбома выполнены в рамках великого литературного канона. Зощенко, Добычин или Хармс писали немногим лучше. Стороннему человеку очевидна тотальная ангажированность предложенного "искреннего" письма.

"Я страшно заводная, а он был человек очень резкий. Он мог ударить, например. Но всегда по справедливости. Было больно, но не обидно. Ударил брат, в полном смысле этого слова. И чаще всего за дело. Это было желание поставить на место, прекратить какую-то глупость. Поэтому и обиды не возникало - ах, ударил мужчина! Это была очень требовательная дружба. Я буквально неделями не вылезала из его дома, из его семьи".

"Сталкер", единственный бесспорный шедевр Тарковского, - главная тема книги, ее квинтэссенция, нерв и миф. "Сталкер" - плохо замаскированное под жанровую фантастику самоописание советской интеллигенции. Пожалуй, единственно честное в истории совка. Убийственное, беспощадное. Писатель, Ученый и Юродивый широкого профиля имеют доступ туда, куда прочим - грешным - вход воспрещен. Народ спился, Дикобраз повесился. Эти - идут до конца.

Черпая метафизику горстями, обсудили все наличные проблемы, подвергли Мир обструкции и проверке, вылили друг на друга помои, подошли к разгадке Бытия - заветной волшебной комнате. "Почему мы в Зоне, в резервации?! Разве одна шестая часть суши не должна по праву принадлежать речевой элитарной машине?"

Проснулись все на той же коммунальной кухне: совок и никакого волшебства. Неизменные разговоры: "Больше прав, больше привилегий, больше народной любви!" В перестройке и революции 90-х заучаствовали на правах все той же самоуверенной речевой машины. Однако ключевые ценности были приватизированы другими социальными группами. Опять недовольны: строчат новые доносы. Не так давно требовали от Путина - сменить руководителей общественных (!) творческих союзов. Такой постановке вопроса удивились даже циничные телевизионные волки.

Версия третья типа консенсус

В конце 80-х я учился в Тульском политехническом институте. Был точно так же непримирим к негодяям, которые не читали Борхеса. Не ценили Ду Фу и Ли Бо. Предпочитали "Зеркалу" Гайдая и Клода Зиди. Меня завораживал стиль поведения, который угадывался в повседневности столичной богемы. Однако едва я поучился во ВГИКе, едва потолкался в кинематографических коридорах и соотнес подлинные шедевры киноискусства с местечковыми, юношеская спесь сошла на нет.

Когда-нибудь моя страна определенно повзрослеет. Книгу о советской интеллигенции напишет кто-то "Другой". Альбом "А.Кайдановский" переиздадут в составе экспериментального двухтомника: стереоскопия обеспечит зрению новые возможности. Тогда-то выпьем на брудершафт, с легкостью простим друг другу непонимание и обиды. В конечном счете кино - всего-навсего оптическая иллюзия, игра любви и случая, беззаботный обман.