Александр Вознесенский Гурченко Л.М. Люся, стоп! - М.: ЗАО Издательство "Центрполиграф", 2002, 415 с.
Спустя пять лет после "Аплодисментов" - новая книга Людмилы Гурченко. Стоит прочитать несколько страниц и понимаешь - написано болью и кровью. Но и - с непередаваемым юмором, с ускользающими в повседневности деталями, которые, положенные на бумагу, сверкают новыми гранями, с тревогой за Родину и всех в ней живущих, а главное - с любовью к "зрителю-читателю", для которого только и написана эта книга. "Я живу и работаю для вас... Много небылиц, сплетен... Лучше я сама напишу. И все, что здесь прочтете, - это для вас. Только для вас".
Огромная и по-настоящему женская часть книги - о любви, о свободе и несвободе, о семнадцати годах, прожитых с любимым человеком, - и внезапном (как кажется) расставании. О тяжести вранья и слепоте влюбленных, вранья не замечающих. Об отношениях личных, вплетающихся в профессию, о том, как все на виду и почему редко кому можно открыться до самого конца (если вообще возможно).
Книга полна сюрпризов - благодаря стилю, многочисленным отступлениям, "скачущей" как бы памяти - из детства в сегодня, из сегодня - на двадцать-тридцать лет назад. Словом, благодаря той нормальной разговорной интонации, которой мы только и можем поделиться чем-то личным с давними, душевными друзьями. Изумителен, кстати, язык книги - живой и сочный, как (надо думать) харьковская весна. Цитатами тут не обойтись - надо читать все и подряд. Не знаешь, правда, что Гурченко "выкинет" на следующей странице, кого (и каким словом!) помянет, какую историю, ситуацию - смешную, печальную, страшную - припомнит.
Местами читается как мемуар о тех, кого любила, любит, с кем дружила, дружит, об ушедших - Марке Бернесе, Зиновии Гердте, Юрии Никулине ("Ю.В." - так называется глава, так называет его Гурченко, а при жизни он был для нее "папа").
Местами как настоящие бытописательские, скажем так, зарисовки закулисной реальности - театральной, музыкальной, киношной. При этом тех, кто обижал, ненавидел, завидовал (а все это, безусловно, было), Людмила Марковна, за редким исключением, не упоминает, ограничиваясь редкими "штрихами к портрету". Хотя многие, конечно, поймут, о ком и о чем речь.
Ближе к концу книга становится уже откровеннейшим интервью с самой собой, призванным раз и навсегда ответить на все возможные дурацкие вопросы всех возможных досадливо любопытствующих. Вроде ответа известному в свое время тележурналисту на вопрос: а правда ли, что вы родились тогда-то и тогда-то? "Ответить, что "правда", - глупо. Это написано на первой же странице "Моего взрослого детства"... И я ему честно сказала то, что думала в двадцать лет. В "Карнавальной ночи" отмечали тридцатилетие члена группы! Я тогда подумала - какой ужас, тридцать лет! Когда мне будет тридцать, я себя уничтожу... А вот и тридцать, и сорок... и ничего. Живу, работаю и вот с вами беседую".
Или другие "репортерские" шуточки: "А вот ваш второй муж, Кобзон..." - "Ну что, думаю, может, для начала исправить порядковый номер Кобзона..." И далее о Кобзоне: "Это была одна из самых жутких ошибок в моей жизни"...
Словом, "я добра и доверчива, пока встречаю в ответ то же самое. Но беда, если меня предадут". "Читатель-зритель" не предаст любимую актрису. Поскольку книга написана только для него. И настолько же откровенно, насколько можно писать в дневнике.
А потому - много грустного о своей семье и ее сложностях, об отце - Марке, с которым Людмила Марковна все время ведет мысленный диалог, о дочери, о внуке Марике, названном в честь деда и умершем от передозировки в 1998 году, об угаснувшей вскоре матери... Все это и есть ее, Гурченко, фантомные боли: нет уже людей, нет прежних лет, нет страны, а кричать все равно хочется.
Но конец книги - конечно же, не конец. "Небо Лондона" в машине. "Земфира. Ее голос, интонация "задумчивость мою в минуту разогнать сумели". И наступила, и разлилась по телу прекрасная уверенность, что все в моей жизни - и дома, и на сцене - нормально.
Люся, стоп. Разве только нормально? Нет, даже хорошо. Хорошо - и вполне. По сегодняшнему дню.
Да, все у меня хорошо складывается. Пока..."
