Житуха!

Сергей Шерстюк. Украденная книга: Документальный роман. - М.: Олимп, АСТ, 2002, 409 с.

Сергей Шерстюк, знаменитый русский художник-гиперреалист, муж не менее знаменитой русской актрисы Елены Майоровой, писал эти заметки на протяжении всей жизни, но ни мемуарами, ни дневником ее толком не назовешь: не тот "уровень письма".

Составитель Игорь Клех называет ее "Украденной книгой" - в том смысле, что от художника после его недавней смерти в 1997 году остались не только картины, а еще и голос, выкраденный у времени, что звучит за кадром каждой страницы этого романа, оторваться от которого невозможно.

Эту книгу печатал журнал "Комментарии", и вот еще одно доказательство "книжности" этих заметок, которые составляют некую "Книгу Шерстюка", что ли. Из нее можно выудить все компоненты коктейля: и дневник, и художества, и ернические всякие штучки, и - отдельно - книгу их с Майоровой любви, о которой говорить здесь нам не с руки, ну и философию, наконец, на которую журнал тогда и поставил, и выиграл.

Понятно, отчего издатели сделали обложку под "любовный вариант" - сделали, что лучше продается. Однако по существу на обложку напрашивается другое: его картина "Без названия" из серии "Научные развлечения", например.

Ранние главы "Книги Шерстюка" - витиеваты и раскидисты, много тут от безалаберности киевской, от богемности художнической, от Энди Уорхола, с которого все началось, хотя вряд ли Шерстюк читал его "Философию", а вот ведь, создал нечто почти адекватное: Уорхолу по значимости, а действительности заоконной - по меткости в интерпретации.

Поздние заметки - те, что про середину 90-х, - читаются как анамнез, как стенограмма того, что наблюдал Шерстюк из окна квартиры на Тверской: или по телевизору, там, или по радио слушал.

И вот парадокс - в статичные семидесятые стиль письма художника, как и было сказано, весьма кучеряв. А в девяностые-разношерстые фраза Шерстюка уже отточена до парадокса-афоризма в одном флаконе. Читаешь - и спрашиваешь: откуда? Откуда у художника цвета, но не слова, такое чувство стиля? А потом замечаешь, что и не стиль это вовсе, а просто - точность в изложении мысли. Так что к философии Шерстюк отношения тоже не имеет, нет у него системы никакой, всегда он между как настоящий мыслитель, существо рефлексирующее то есть. Настоящий стиль - это ведь и есть, когда мысль в слове чиста, как водка: без всяких там систем.

Так что этому художнику было дано, "не обольщаясь словом, излагать в слове ход своей мысли по поверхности жизни". А уж кто ее спровоцировал - Жириновский в телевизоре, пьяный друг под столом или русская литература - дело десятое. Тут кроет демократов, а тут - про русских офицеров заздравную песню поет (сын генерала все-таки): не важно. Читатель поверхностный выудит из этих дневников то, что ему более по сердцу: от памфлета до лирики, от уморительных диалогов до любовной трагедии (о которой опять же тут - ни слова).

А Шерстюк писал не о том - по большому-то счету. Брал материал, что лежал под окном, думал о нем мысли - и скачивал в дневник. Они-то - в таком чистом, незамутненном, процеженном, что ли, виде - и является главным событием этих дневников. Он и когда брюзжит, брюзжит как-то просветлено - поскольку, чтобы он там не говорил, за строчкой сквозит "спасибо": за "видеть", "слышать" и "подумать" обо всем об этом.

"Человека, которого действительно можно назвать русским, встретить нелегко. Русских остались единицы. Москва совсем нерусская. И к этому привыкаешь. Ну вот живешь себе в иностранном городе, что с того?

Пошел за тетрадками в "Детский мир", а там продают "мерседесы". На улице тут же американские украинцы (издают, правда, на русском языке): "Что кроется за новым мировым порядком".Открыл: борьба протестантов с католиками под экуменическим соусом. С одной стороны глобус, с другой - Буш, грозящий пальцем. Наверное, читателю.

То есть мне, что ли? Бросил в урну. Кричат: "Бесплатно! Бесплатно!"

Житуха!