Александра Гордон Глюкель фон Гамельн. Рассказ от первого лица. - М: Лехаим, 2001, 207 с.
АПИСАННЫЕ на идиш воспоминания негоциантки Глюкели давно переведены на иврит, немецкий и английский языки. Русскоязычный читатель мог познакомиться с историей жизни этой замечательной женщины благодаря выпущенной в 1999 году в "Новом литературном обозрении" книге известного французского историка Натали Земон Дэвис "Дамы на обочине". В главе, посвященной Глюкели, был дан подробный филологический и исторический анализ этого литературного памятника. Воспоминания Глюкели также печатались в 2000 и 2001 годах в журнале "Лехаим". В конце прошлого года издательство "Лехаим" впервые в России выпустило ее воспоминания отдельной книгой. Судя по тому, с каким тщанием откомментирован текст мемуаров, и судя по избытку редких и красочных иллюстраций издатели постарались на славу: фотографии, гравюры, красочные репродукции жанровых картин, портреты придворных евреев вкупе с самими воспоминаниями помогают современному читателю составить себе максимально полное представление о жизни германских евреев конца XVII - начала XVIII вв.
Между тем, вчитываясь в воспоминания Глюкели фон Гамельн (такое имя было дано в 1896 году мемуаристке ее первым публикатором, известным немецким писателем и историком Кауфманом), я невольно поглядывала на верхнюю полку шкафа, где до сих пор без движения лежит единственная сохранившаяся рукопись моей собственной матери. Да, очевидно, отношение потомков жившей триста лет назад Глюкели к семейной реликвии было иным. Как сказано в предисловии, "сын Глюкели, байерсдорфский раввин Мойше Гамельн, велел снять копию с рукописи матери, и в качестве наследства она переходила из рода в род. Потомки хранили ее как сокровище". Вообще создается впечатление, что отношения в семье Глюкели на протяжении нескольких поколений были прямо-таки идиллическими. Дети заботились о родителях, родители о детях, зять не знал, как угодить теще, та перед смертью была готова с лихвой возвратить потраченное на нее и т.п. Правда, как утверждает писавшая о Глюкель Натали Земон Дэвис, в рукописи явно ощутимо влияние широко распространенных в идиш-литературе этических трактатов и наставлений. Кроме того, не следует забывать, что Глюкель, равно как и ее окружение, принадлежала к наиболее благополучной и преуспевающей части еврейской общины.
Вообще, воспоминания Глюкели вне сомнения являются ценнейшим источником социальной и экономической жизни ашкеназских евреев Германии и Голландии. Уступая иным своим современникам-мемуаристам (ученым мужам) в широте кругозора и глубине мысли, она превосходит их наблюдательностью и знанием повседневных бытовых реалий. Из ее воспоминаний мы узнаем, чем торговали богатые евреи семнадцатого столетия и какая посуда стояла у них на столе во время трапезы, что они использовали в качестве средства передвижения и на каких условиях заключали сделки. Воистину поразительным кажется то, что именитые евреи запросто приглашали европейскую знать на свои семейный торжества и что наиболее удачливые и состоятельные члены общины даже получали должность "придворного еврея" и вели коммерческие дела короля. Впрочем, привилегированное положение вовсе не спасало Глюкель и ее близких от бесчисленных бед и опасностей: церковных гонений, разбоя и чумы. Разногласия и споры нередко случались и внутри самой общины. Счастливая череда рождений и свадеб подчас прерывалась чьей-либо безвременной кончиной, беспрецедентный коммерческий успех сменялся неожиданным разорением и банкротством. Оставшись в 44 года вдовой с двенадцатью детьми, Глюкель терпеливо переносит все удары судьбы и достойно продолжает дела мужа.
Но, как справедливо заметила о Глюкель та же Натали Земон Дэвис, "умея прекрасно считать рейхсталлеры", Глюкель все же не считает их высшей ценностью. Об этом свидетельствует рассказанная ею притча об Александре Македонском. Вообще на протяжении своего повествования Глюкель будет не раз обращаться к различного рода сказкам, притчам и басням. В некоторых из них явно ощущается влияние еврейского фольклора, другие полностью принадлежат европейской традиции и восходят к народным сказаниям о Фаусте и Симплиссимусе. Как бы то ни было, они не только помогают Глюкели в трудную минуту обрести душевное равновесие, но и сближают с ней читателя. Что может быть мудрее сказки об орле, который кидает в бурное море своих двоих птенцов за то, что они клянутся в старости делать все, что он ни пожелает, и оставляет в живых третьего, обещающего лишь неустанно заботиться о своем собственном потомстве. Однако утешением для взрослых детей, безвременно потерявших родителей, эта притча все же быть не может...
