Толстой и бинокль

Среди великих: Литературные встречи. - М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2001, 445 с.

НЕ ОДНА лишь зависть к чужому успеху, как написано в предисловии, объединяет эти "маленькие воспоминания" журнальных беллетристов XIX века. Более весомая причина и проще, и важнее - гонорар. По крайней материальной нужде можно еще раз напрячь свою память и фантазию и рассказать (в том числе и с чужих слов) о том, как повстречал в поезде Гоголя с Брюлловым или был очередным послеобеденным посетителем Ясной Поляны. Такая понятная цель, как пропитание, оправдывает даже умышленное вранье, замаскированную ненависть и глупое восхищение. Тем более что самим объектам от мнения уцелевших соглядатаев ни жарко, ни холодно.

Для современного читателя интерес здесь в другом. А именно в свойствах жанра ретропопыток оказаться с великими на дружеской ноге. Метаморфозы, которые в нем таятся, любопытны сами по себе. К примеру, любая вольность в трактовке личности классика, любая фамильярность по отношению к нему тут же подчеркивает масштаб дерзкого автора. Дословное же повторение разговора превращается в гротеск. "Это что за штука?" - спросил Лев Николаевич. "Это бинокль..." - ответил я, не понимая, почему граф не хочет обнаружить свое знакомство с этим общеизвестным оптическим аппаратом.

Лев Николаевич принял бинокль и начал смотреть не в маленькие стекла, а в большие. Я его поправил. Тогда он стал смотреть, не выдвинув винтом трубки с малыми стеклами, и сказал: "Ничего не вижу..." Я показал, как нужно действовать винтом бинокля, но граф отказался от аппарата... Я не счел себя вправе таить от общества этот эпизод из жизни великого писателя".

Пафос подобных сценок, как у Алексея Мошина ("Толстой у Поленова"), взяли потом модернисты для сознательной профанации достоверности, вроде замечательных анекдотов Хармса о Пушкине. Однако реальной основы они уже не несли, тогда как "сенсационные свидетельства современников" тем и хороши, что вмещают действительные события. Игра в "верю - не верю" всегда соблазняла читателей массовой периодики, а авторам приносила честно заработанные деньги.

Впрочем, в книге имеются не только фривольные истории и злобные инвективы, но и попытки филологического анализа. "Нескромные догадки" Ивана Леонтева-Щеглова о неприязни Баратынского к Пушкину вполне могли быть серьезным исследованием, но из-за нехватки материалов тянут лишь на психологический очерк любителя.

Именно вдохновенное любительство, уверенное в себе и в своей публике, производит эти пестрые заметки в ранг историко-литературного источника. Их можно сравнить с комнатой смеха, где знакомые физиономии грубо искажены, но этим и доставляют нам удовольствие.