Легенда о золотом Рено

Эммануэль Шадо. Луи Рено. - М.: Ладомир, 2001, 454 с.

АК УЖ повелось, что, беря в руки биографию знаменитого промышленника, читатель непременно ожидает найти там историю сногсшибательного успеха. И чем круче будет вираж финансового процветания героя, тем лучше. Известно, например, что даже Андре Ситроен, рожденный в благополучной буржуазной семье, сокрушался о невозможности соответствовать американскому selfmade стандарту. А уж о Генри Форде и Ли Якокке и говорить нечего: они само олицетворение головокружительной траектории восхождения из грязи в князи.

Парадоксально, но как раз самый знаменитый французский предприниматель, этот Людовик автомобильной торговли, имевший все основания заявить, перефразируя слова своего монаршего тезки: "Франция - это я", так вот как раз Луи Рено и не вписывается в стереотип исполненной трудов, но благополучной жизни "легенд мирового бизнеса". И если уж предельно обобщать, то, примись Рено наподобие Генри Форда или Фредерика Филипса за свою автобиографию, он должен был бы писать не историю своего успеха, а историю своего поражения.

Правда, до конца 30-х годов Рено действительно жил как король. Едва вступив в автомобильный мир и запатентовав за собой в 1902 году "прямую передачу", он почувствовал, что оседлал своего конька. В конце 1900-х такси "Рено" уже привычно дополняли городской пейзаж Парижа и Лондона. Первая мировая война, победа в которой зависела прежде всего от большей или меньшей смекалки конструкторов танков и грузовиков, превратила заводы Рено в империю, а самого промышленника в спасителя Франции. Его безмятежное, никем не нарушаемое единовластие продолжалось вплоть до середины 30-х, когда французские радикалы, социалисты и коммунисты стали мобилизовывать рабочих на борьбу за свои интересы. Тогда, в 1936-м, Рено заявит свое жизненное кредо: он опасается равенства, которое уничтожит "желание прилагать усилия... Работать без надежды на известность, без возможности пожинать плоды своих усилий - бесчеловечно... Самая большая радость жизни - это чувствовать, как ты растешь над собой; самая ужасная жестокость - потерять надежду на это; долг не дает радости..." Но внутренние социальные смуты - это лишь первые, не слишком тревожные зарницы той грозы, которая уже через три года черными тучами нависнет над заводами "Рено" и яркие молнии которой засветят все плоды его личных усилий подобно тому, как незаконно пробившийся в лабораторию проблеск засвечивает непроявленные кадры фотопленки.

В феврале 1939 года прибывший на ежегодный Берлинский автосалон официальный представитель французский промышленности Луи Рено под вспышками фотоаппаратов крепко пожал руку канцлеру Германии Адольфу Гитлеру. С этого момента принято отсчитывать начало краха Рено. И хотя непосредственное сотрудничество промышленника с немцами (точнее, с правительством Виши) наступит годом позже, а обвинение в коллаборационизме и последовавшее за ним беспощадное преследование со стороны сторонников де Голля настигнут Рено еще через пять лет, доля истины в этом предании есть. Поскольку именно тогда, в феврале 1939 года, глава автомобильной империи Рено, идя как равный к равному навстречу рейхсфюреру, попал в западню политики и, как муха в паутине, так и не смог оттуда выбраться. Конец этой истории хорошо известен. В 1944-м потерявший волю, а возможно, и разум Луи Рено умрет в тюрьме Френа как "государственный преступник".

Такова легенда. Но профессора Лилльского университета Эммануэля Шадо она не удовлетворяет, и он приложил все усилия для того, чтобы если не опровергнуть ее, то хотя бы разобраться во всех хитросплетениях этой истории, отобрать зерна истины от плевел пропаганды. Шаг за шагом сопоставляя между собой факты личной жизни Рено и большой политики, Шадо, словно дотошный адвокат, реабилитирует имя своего героя: "Ему придется просто платить за то, что некогда он обладал неограниченной властью, распоряжался своими заводами, своими людьми, своими поместьями, своими убеждениями, своей волей. Он намеревался стать единственным воплощением французской промышленности... И, следовательно, именно ему предъявят счет. Даже если бы Рено захотел увильнуть в сторону, у него ничего бы не вышло: ведь он уже превратился в символ, каким всегда жаждал быть".

"Он всегда полагал, что его подлинное призвание как промышленника заключалось в том, чтобы производить все более и более дешевые семейные автомобили". И не его вина, что в 1943 году, когда народ Франции разделился на сторонников Виши и участников Сопротивления, его как гениального конструктора искренне интересовало создание нового маленького "народного" автомобиля.

Просто ему не повезло.