Глеб Шульпяков Ася Пекуровская. Когда случилось петь С.Д. и мне. - СПб.: Симпозиум, 2001, 432 с.
ВОТ КНИГА, которая расставила точки над "е" в "прозе жизни" Сергея Довлатова. Вот история болезни и приговор, что обжалованию не подлежит. Вот венок писателю, облапошившему несколько поколений - вероятно, включая грядущее.
Для начала разоблачим первый довлатовский миф. На самом деле Пекуровская - это не "своенравный, нелепый и бессмысленный" персонаж "Филиала", а красавица и selfmade american woman: чего и всем желаю. Ее выводы аргументированны, убедительны и безапелляционны - как в эпикризе. На примере Довлатова Пекуровская ставит диагноз не столько автору "Компромисса", сколько целому поколению фрондеров и болтунов, выросших на фальшивых левайсах и фильмах о гордом Тарзане. Поколению тех, что день и ночь фланировали от Невского по Рубинштейна в шестидесятых, пока не раскидало их по странам и континентам.
Первые страницы "романа" читаются на обычной скорости рядовых воспоминаний. Зато дальше! дальше начинается совершенно детективная история, и это естественно, поскольку любой безупречный анализ, построенный на компаративном анализе литературы и биографии (и написанный что называется "со знанием стиля"), и есть детектив - только в ролях тут не сыщики и злодеи, а комплексы самого Сергея Донатовича, в слове явленные и словом же разоблаченные.
"У меня нет принципов. У меня есть только комплексы", - мог бы сказать о себе Довлатов, но сказал иначе, то есть куда более завуалированно: "Обидеть Довлатова легко, понять - сложнее".
Герои этой детективной истории свидетельствуют "против Довлатова" совершенно добровольно. Пекуровская, как прокурор-профессионал, сопоставляет только общеизвестное - опубликованное, документальное. Ну а мы, читая стенограмму, делаем единственный вывод: трагикомедией творческой жизни Довлатова была страшная путаница в жанрах - анекдота и биографии.
Тексты Довлатова анекдотичны - в них выявляется несоответствие, которое служит источником смеха, как в любом анекдоте. Но тексты Довлатова документальны - в них "играют" конкретные люди, названные если не своими именами, но прозрачными псевдонимами - точно. В сущности, Довлатов всегда писал документ своей жизни - но подавал материал в форме анекдота, поэтому не зря чаще других в книге Пекуровской мелькает слово "псевдодокументализм".
Что давала Сергею Донатовичу эта блестящая, но двойная игра? Правильно - возможность сместить акценты "в свою пользу". Придержать карту. Подменить туза на шестерку, а шестерку - на джокера.
И главное - никакой ответственности.
Поэтому, следуя "за Пекуровской", мы видим не "жизнь писателя", а исторический документ блистательных довлатовских "подстав" и "подтасовок", с помощью которых автор изживал свое "травматическое прошлое", кастрируя - или уничтожая - своих же врагов: слово в слово по Фрейду.
Это, наверное, и был его первый-последний талант - переписать документ жизни так, чтобы на ее главной странице был он, Довлатов, а не Шемякин, Евтушенко, Коржавин, Рейн или бывшая жена. Пекуровская же просто взяла на себя труд показать нам "творческую кухню" этого процесса. Вот и все.
Вы скажете, что таков механизм работы подсознания в любой биографической прозе, - и будете правы: но только не в анекдоте. Сводить счеты в анекдоте - все равно что красть у слепого: все равно не заметит. А теперь угадайте, кто играет в этой сцене персонажа с палочкой? Правильно - мы с вами: читатели, которые "кухни" не знают, а потому всему верят на слово.
Как мы уже говорили, эта книга - диагноз целому поколению мифических питерских шестидесятников. История театра, где с разным успехом играли донжуаны-импотенты, непризнанные гении, герои, чьих подвигов никто не видел, и поэты, чьих стихов сейчас никто не вспомнит. Забавно, что последнее время именно дамскому перу принадлежат самые убедительные свидетельства.
...Они (за исключением Бродского) и эмигрировали как-то несерьезно - кто из-за долгов, кто - чтобы не сесть за фарцу, кто - окончательно запутавшись в своих скромных донжуанских списках, кто - из приключенческих соображений. Что делать - портовый город, белые ночи, бедные люди: романтика! Свой оправдательный приговор они выпишут себе сами, но уже там, в Америке, где, собственно, и произойдет их реальная демифологизация. Там из одиноких рейнджеров Невского проспекта они превратятся в большую склочную семью без гроша за душой - и снова окажутся в одном, довольно тесном корыте: "чтоб не пропасть поодиночке". Но чем хуже будет им там, тем лучше будет им здесь - великий миф будет раздуваться в обратной пропорции к мелкому быту.
По мере демифологизации там, здесь нам будут "впаривать" про великую эпоху окрыленных людей, которые фланировали по Невскому, на ходу сочиняя гениальные вирши. Читая и перечитывая их анекдоты и воспоминания, все время спрашиваешь себя - откуда, ну откуда взялась у них эта страсть вымучивать из себя "поэтическую легкость" и "гениальные экспромты" - неужто от пыли Серебряного века? Ведь и прожили они здесь - экспромтом, по касательной. Все - левой ногой, обо всем - несерьезно, везде - на постое. "Вы напишете о нас наискосок", говорил "о своих" Бродский - и был прав: а как иначе?
Nostra culpa - этот миф работал здесь довольно долго, и будет работать, пока жив последний калиостро из этой замечательной плеяды. Но окончательный диагноз "Довлатову и компании" будет поставлен не Пекуровской, Штерн или их оппонентами, а тем читателем, для которого имена действующих лиц в этих скверных анекдотах уже ничего не будут значить.
Вот тогда и посмотрим.
