Консерватор

Мемуары графа С.Д. Шереметева. - М.: Индрик, 2001, 736 с.

ВСЕ-ТАКИ жаль, что воспоминания графа Сергея Дмитриевича Шереметева не были изданы "Российским архивом", хотя и пролежали в редакции этого альманаха несколько лет. Книга бы вышла красивая, с большим количеством иллюстраций и выверенными комментариями.

Впрочем, и так все бы ничего, да только выпущенным в издательстве "Индрик" запискам одного из главных консерваторов российской истории явно не хватает видеоряда. Потому что граф Шереметев знал за свой долгий век очень и очень многих. Бесчисленные дворяне, князья, государственные деятели теснятся на страницах его мемуаров. Кажется, что им порой даже тесно, а автор боится не упомянуть всех, кто этого заслуживает. И, конечно, царствует на станицах мемуаров Шереметева Александр III, которому граф верой и правдой служил целых 15 лет. Сергей Дмитриевич вспоминает государя в Аничковом дворце и в палатках летних лагерей, на отдыхе и во время рассмотрения нескончаемых государственных дел. Граф рисует портрет крайне вежливого и выдержанного человека, никогда ни к кому не обращавшегося на "ты", обожавшего баню и легко гнувшего могучими руками серебряные монеты. А о православии царя Шереметев говорил, что то было "...исповеданием русского человека старого закала".

Александр III для Сергея Дмитриевича больше чем император. Он один из трех символов России (кроме Александра этой чести удостоились Лев Толстой и отец Иоанн Кронштадтский). "И вот почему, когда узнали зимою 1894 года о начавшейся его болезни, когда вдруг заговорили о ее серьезности, раздались голоса, которые из глубины России простодушно, но метко выражали, что чувствовал каждый человек: "Дай Бог ему здоровья, нам так спокойно за его широкой спиной..." Эта физическая спокойная сила, созданная силой духа, и создавала в понятии народном тот образ Царя-богатыря, образ столь дорогой и издревле любимый, о котором поется в былинах и сказаниях", - восхищенно писал Шереметев.

Впрочем, даже если б не близость к императору Сергею Дмитриевичу, все равно было бы что вспомнить. Уже вполне зрелым человеком граф застал расцвет реформ Александра II, яростным противником которых он был. Умер он в 1918 году, так что успел лицезреть ту бездну, в которую провалилась его Россия и которую он ясно предвидел, опасаясь любого резкого поворота в судьбе своей страны.

"Национальное чувство никогда не было так принижено и оскорблено всячески. Видим странные, случайные, непоследовательные, то медлительные, то поспешные действия, никак не успокаивающие, а только усиливающие хаос. Наш исконный стяг зловеще застилается туманом, и государственная мысль не воплощается в деяния твердые, определенные, ясные", - писал граф Шереметев в дни октябрьского манифеста 1905 года великому князю Владимиру Александровичу, командующему войсками гвардии и Петербургского военного округа, и, кстати, президенту Академии художеств. Именно этого - твердых, ясных, определенных и, безусловно, охранительных действий - граф Шереметев всегда требовал от власти.

За свою жизнь Сергей Дмитриевич успел очень многое. Пять лет он был предводителем дворянства Московской губернии, возглавлял придворную певческую капеллу, был обер-егермейстером Императорского двора, состоял действительным членом Государственного совета. Одной из главных страстей жизни графа была российская история, в которой он пытался найти истоки той эпохи, в которой ему довелось жить. Общество любителей древней письменности, Общество ревнителей русского исторического просвещения в память Александра III, Археографическая комиссия, Комитет попечительства о русской иконописи, Русское генеалогическое общество - все организации, в которых членствовал граф Сергей Дмитриевич, перечислить очень трудно. Большинство из них Шереметев возглавлял.

Сергей Дмитриевич всегда отстаивал крепкую государственную власть и следование установившимся нормам. Именно поэтому ему было легко с Александром III и так трудно при дворе Александра II. Особую ненависть вызывал у Шереметева князь Константин Николаевич, один из авторов реформ середины XIX века. Не жалел в своих воспоминаниях бывалый придворный и военного реформатора Дмитрия Милютина.

Впрочем, неприязнь Шереметева вызывали не только те, кто давно и прочно получил ярлык либерала. О герое балканских войн Скобелеве, к примеру, писал так: "Что ему Россия, которую он ни знать, ни любить не может... Он служил только себе и для себя... Сегодня он во главе русского войска, завтра, если ему это нужно, он будет во главе испанского..." Также не вызывала восторга у графа персона Тютчева, которого, казалось, довольно трудно было заподозрить в отсутствии патриотизма: "Я не люблю Некрасова как человека и, конечно, не могу быть поклонником поэзии мести, но как же и в этом маститом поэте не усмотреть таких глубоких русских нот, которые совершенно недоступны Тютчеву... Он землю русскую воспеть не может, потому что земля эта ему чужда. Для него это "скудная природа" и "вечный полюс", он находит яркие краски только для итальянской виллы и Средиземного моря..."

Зато Шереметев буквально купался в восторгах, рассыпаемых им перед представителями старых, ушедших поколений настоящего русского дворянства, среди которых ему довелось вырасти. Добрую половину этой 726-страничной книги, подготовленной известным историком, автором блестящей работы по истории российских архивов Леонидом Шохиным, составляют путешествия по домам старинных фамилий Москвы и Санкт-Петербурга: Гагарины и Мещерские, Мусины-Пушкины и Куракины, Вяземские и Кочубеи. Их сложные взаимоотношения с двором и между собой выписаны Сергеем Дмитриевичем ярко, сочно, с пристрастием.