Александр Вознесенский Моника Спивак. Посмертная диагностика гениальности: Эдуард Багрицкий, Андрей Белый, Владимир Маяковский в коллекции Института мозга (материалы из архива Г.И. Полякова). - М.: Аграф, 2001, 496 с.
МАЯКОВСКИЙ не ел костистой рыбы - терпенья не хватало. Зато "очень много плакал, притом в голос - рыдал (когда писал "Про это")". "Водки совершенно не пил, только вино. Пьянел несильно". "Сексуальная потребность выражена средне" (беседа с Л.Ю. Брик от 26 ноября 1936 г.).
Зато Багрицкий "пил самые разнообразные вещества, вплоть до одеколона и денатурата". Но в "последние годы перестал пить совершенно", а "одно время, приблизительно в возрасте 22-23 лет, был кокаинистом... помимо кокаина употреблял также гашиш и эфир, в течение примерно того же промежутка времени, что и кокаин" (нетрудно догадаться, что было это в годы революционные, чекистско-партизанские, а потому - романтические и героические). И еще: "Терял важные документы, например, утерял свой воинский билет".
А уж об Андрее Белом... Если даже не поминать Любовь Дмитриевну Блок, то, "как передают по слухам, разрыв с Асей Тургеневой произошел по той причине, что Б.Н. сознательно воздерживался от полового общения с целью сублимации энергии в творческую деятельность" (беседа с Г.А. Санниковым от 28 мая 1936 г.). "Бурность реакций на разрыв с А.А. выразилась также в том, что начал пить. При этом оказалось, что был настолько чувствителен к алкоголю, что достаточно было выпить 2-3 рюмки, чтобы совершенно забыться".
Но все это - малоинтересные (хотя и привлекающие обывателя) мелочи в сравнении с общим корпусом материалов, представленных в книге. В конце прошлого года в "ЕL-НГ" уже публиковался отрывок из нее - еще до выхода. Сейчас - немного подробностей.
Лаборатория по изучению мозга Ленина была организована в 1925 году. Руководить ею пригласили немецкого невролога Оскара Фогта (его судьба - отдельная повесть! У него в Германии, кстати, работал и Тимофеев-Ресовский). Уже в 1928 лаборатория была преобразована в Институт мозга. Чуть раньше академик Бехтерев "стал родоначальником перспективной идеи собирания коллекции мозгов". Он же "пробивал" проект "Пантеона СССР", который, по замыслу, должен был расположиться, естественно, в здании Государственного Рефлексологического института по изучению мозга в Ленинграде; провел грамотный PR, напечатав огромную статью в "Известиях", вышел на самый-самый "верх" (что для мировой медицинской "звезды" было не так уж трудно). Однако вскоре и внезапно Бехтерев скончался, приехав из Ленинграда в Москву на психоневрологический съезд, - и проект, кажется, был уже похоронен. Но - ничто не умирает навечно (чему подтвержденьем и книга).
После некоторых перипетий, подробно описанных Моникой Спивак, "ответственное задание" успешно перешло к москвичам из Института мозга, где до того хранились только ленинские мозги. И коллекция начала формироваться. По разным источникам, автору удалось насчитать более 30 экспонатов Пантеона - вплоть до мозга академика Сахарова. "Но сегодня, как сказали нам в Институте мозга, коллекция растет медленнее, чем прежде. Впрочем, сейчас все музеи испытывают трудности с комплектованием..."
Так что же там делали с мозгами? Если вспомнить хотя бы "Собачье сердце" или "Голову профессора Доуэля", становится ясным общественный интерес, который переживали естественные науки и - шире - все неведомое и передовое (пусть даже и граничащее с шарлатанством). В том же авангардном, "проектном" ряду - и повальное увлечение кремацией, и сексология, и психоаналитика, и педология, и попытки скрещивания обезьяны с человеком... "В контексте научных исканий эпохи следует рассматривать и предпринятую - на основе исследования мозга - попытку посмертной диагностики гениальности. Эта задача была не менее важна, чем, к примеру, изучение жизни изолированной головы или кроличьих ушей". Сразу оговоримся, что сверхзадача провалилась - ибо мыслилось связать саму структуру мозга, исследовав тысячи микроскопических срезов, "цитоархитектонические" и иные его характеристики (вроде количества борозд лобной доли или банального веса) с природой таланта. Однако уже в проекте Бехтерева была заложена идея комплексного подхода к исследованию гениев. Посему в Институте мозга занимались сбором "характерологических данных об экспонатах". Этот в некотором роде "побочный" продукт одного из великих экспериментов и составляет, на взгляд автора, основную сегодняшнюю ценность тех давних исследований. Сотрудники Института изучали мемуарную и критическую литературу о своем "герое", исследовали художественные произведения, письма, рисунки; проводили так называемые "беседы" с людьми из ближайшего окружения покойного гения. Итогом становился "характерологический" документ или, условно говоря, "дело", причем информанты фигурировали под кодовыми литерами: "как сообщил А." и т.п. К "делу" должны были прилагаться записи бесед и "ключ-дешифратор".
Дальнейшим должно бы стать молчание. Поскольку чтение этих документов (а равно и интереснейших комментариев Спивак) гораздо интереснее, чем пересказ. И все же чуть-чуть о "модели" очерков.
Наиболее официозный из них - по понятным причинам - о Маяковском. Но и здесь таится немало неожиданностей. Присутствуют краткие записи бесед с Лилей и Осипом Бриками, Львом Кассилем и др.
Наиболее живой, на мой взгляд, о Багрицком. К тому же, по ощущениям, он и наиболее полон. В частности, присутствует упоминавшийся уже "ключ". Так что вполне ясно, что именно сказали об "Эде" Олеша, Катаев или, к примеру, Бабель (всего же там 10 "информантов").
Очерк об Андрее Белом несколько академичен. Опять же по понятным причинам в 30-е годы в нем и речи не могло идти об антропософии (даже и в закрытых материалах Института мозга). Среди опрошенных - вдова Белого Клавдия Николаевна Бугаева, друг еще со студенческих времен Алексей Петровский (разделявший увлечение Белого антропософией, трудившийся в 1910-е годы над возведением Гетеанума в Дорнахе, а после - в 1930-1933, на "строительстве" Беломорканала), Георгий Чулков и Григорий Санников (ставший соавтором, вместе с Борисом Пастернаком и Борисом Пильняком, единственного апологетического некролога в советской печати, где Белый назван "замечательнейшим писателем нашего времени").
Не меньший интерес представляет собою "Схема исследования", приведенная в приложении и состоящая из трех частей: первая включает в себя такие подразделы, как история развития данной личности, наследственность, конституционные особенности; вторая - психомоторную, психосенсорную, эмоционально-аффективную, волевую и интеллектуальную сферы; наконец, заключение как квинтэссенция, или, если угодно, слепок личности (отнюдь не навевающее мыслей о посмертной маске). Причем вопросы настолько многообразны - от особенностей речи ("часто ли менялся голос во время речи?", "был ли словоохотлив или скуп на слова?") до сексуального влечения ("не жаловался ли на импотенцию?", "не было ли сексуальных извращений?", "что вам известно о его первой любви?"), - что, кажется, ответить на них не под силу и самому гению... То есть это нечто вроде многофакторного личностного опросника, хорошо известного социологам, разве что в социологии речь идет о статистике, сравнении показателей средних и т.д., а в данном случае - об уникальном, единственном в своем роде индивидууме. Словом, эта книга - самые настоящие и подлинные биографии (насколько в этом случае можно вообще говорить о подлинности), созданные трудом не одного десятка людей.
