Татьяна Резвых Максим Горький. Книга о русских людях. - М.: Вагриус, 2000, 378 с.
ДЛЯ НАС, честно зубривших "Песню о Соколе", скучавших над романом "Мать", а уже после школы восхищавшихся внепрограммной "Жизнью Клима Самгина", Горький, несмотря на усердие школьных филологов, все-таки остался фигурой загадочной. Уж слишком он "широк, надо бы сузить". Ныне литературоведы пытаются разобраться в его отношениях с марксизмом, революцией, партией, Лениным и Сталиным, расшифровывают обширную, но плохо известную переписку, все чаще обращаются к его программным философским статьям. Но Горький, как и всякая слишком крупная творческая личность, ускользает из понятийных сетей. Нельзя его уложить в рамки школ, направлений, периодов. И все же новое издание его "Заметок из дневника", воспоминаний, в особенности же знаменитых "Несвоевременных мыслей" и аутентичной редакции очерка "В.И. Ленин", должно что-нибудь да прояснить в авторе, которого мы так хорошо и, оказывается, так плохо знаем.
Конечно, многое проясняет увлеченность Горького "богостроительными" теориями Александра Богданова и Анатолия Луначарского. Писатель мыслил социализм как результат постепенного превращения материи в психическую энергию, как духовно-психическое строительство. Он усматривал преображение народа в приобщении его к культуре (прежде всего западной) и верил, что новая власть поможет это осуществить. Видя, что человеческий материал для будущего научно-организованного, идеального Человека весьма далек от совершенства, народа "этот Горький" не понимал и ненавидел.
Однако "другой Горький" его "мучительно и тревожно" любил, не в силах оторвать глаз от загадочного зрелища дикого невежества, которое надо преобразовать в разум и просвещенность. В "Заметках из дневника" - все те же горьковские типы, которых он подмечал, путешествуя "по Руси". В своих исканиях они словно бы пытаются на свой страх и риск заполнить ту культурную пропасть, что разверзлась между "верхами" и "низами" со времен петровских реформ. Земские статистики, слесари, врачи, журналисты, купцы, могильщики вновь и вновь решают вопрос о "бытии Бога". "Христос прячется от попов, попы его заарестовать хотят, они ему враги, конечно! А Христос скрылся под Москвой, на станции Петушки", - шепчет изумленному автору один из учеников Анны Шмит, известной теософки, отождествлявшей себя с Софией-Премудростью. Может быть, и прав был Лев Толстой, критически заметивший Горькому: "все мужики говорят у вас очень умно... в каждом рассказе какой-то вселенский собор умников. И все афоризмами говорят..." И верно, Россия у Горького населена не только маргиналами, которые сначала зарежут, а потом поплачут над убитым. В уездных городках живут "оригинальные бродяги", оставляющие "плен темной, великой скуки" в поисках правды. Вот если бы русские люди с тем же пылом, не надеясь на Бога и Николая Угодника, бросили свои нерастраченные миллионные силы на культурное строительство, строили каналы и прокладывали дороги, мечтает Горький в "Несвоевременных мыслях"... Но не любит разума, не любит сильного, не любит работать русский народ.
И писатели у Горького - правдолюбцы, плоть от плоти своего народа. Вот Чехов, "живущий на средства души". Вот Толстой, "изъездивший все пустыни мысли в поисках всеобъемлющей правды и не нашедший ее для себя". Вот мучимый мыслями о смерти Леонид Андреев. Каково их место на корабле революции? Восхищаясь талантом, Горький их переживаний понять не в силах. Для него социализм - не результат энергии одиночки, а творчество масс. В будущем "я" сольется с "мы", детали соединятся в огромный и вечный "конструктор красного цвета".
Дарья Гармоненко