Галина Юзефович П.П. Гнедич. Книга жизни. Воспоминания, 1855-1918. - М.: Аграф, 2000, 368 с.
Говорят, поэт лианозовской школы Некрасов при встрече рекомендовался следующим образом: "Некрасов. Не тот. Снова не тот". Примерно та же история вышла и с Петром Петровичем Гнедичем - ныне практически забытым драматургом, историком искусства, переводчиком, критиком и театральным деятелем: "Гнедич? Николай?" - радостно спрашивали его редакторы и издатели. При жизни Петру Гнедичу удалось переломить эту тенденцию и на какое-то время стать "Гнедичем #1". Однако время все отыграло назад, и Гнедичи снова поменялись номерами в литературной табели о рангах, причем память о Петре Гнедиче стала достоянием избранного кружка театральных интеллектуалов. Таким образом, до нынешнего года, когда в издательстве "Аграф" вышла книга воспоминаний Петра Петровича Гнедича, русская культура навскидку могла предъявить лишь одного Гнедича - переводчика "Илиады": "Крив был Гнедич поэт", "Слышу умолкнувший звук" и так далее. Теперь Гнедичей у нас снова два.
Петр Петрович Гнедич родился в 1855 году в Петербурге. Отец его, как пишет сам Гнедич, был инженер Министерства путей сообщения и "человек опустившийся". Любопытно, что, наклеив на своего родителя такой емкий ярлык, дальше Гнедич расшифровывает, что же, собственно, хотел сказать: оказывается, столь нелестный эпитет означает всего лишь, что отец его рано оставил службу, жил скромно, в театр не ходил и отличался слегка параноидальной честностью, которая вообще является практически обязательным свойством отцов всех мемуаристов. Рассказ о том, как папенька заставляет маленького Петрушу Гнедича вернуть украденную в лавке черносливину, может быть без малейшего ущерба для содержания перенесен в любые мемуары, от "Истории моего современника" Короленко и воспоминаний о детстве Джорджа Вашингтона до детского бестселлера Александры Бруштейн "Дорога уходит в даль".
После гимназии Петр Гнедич поступил в Академию художеств, хотя особой склонности к рисованию не питал. Не закончив курса, он оставляет Академию и навсегда порывает с живописью: его влечет литературная карьера. Гнедич с огромной скоростью пишет рассказы и романы, пользовавшиеся у современников определенным успехом, но главным делом своей жизни считает драматургию - число пьес, им написанных, перевалило за сорок (одних только исторических драм он сочинил семь). Пожалуй, самые известные пьесы Петра Гнедича - это одноактная драма "Горящие письма", выбранная Константином Станиславским для своего режиссерского дебюта в 1889 году (кстати, в главной роли тогда выступила молодая Вера Комиссаржевская - тоже дебютантка), и трагикомедия "Холопы" - нравоучительная история из времен Павла Первого, которая была поставлена на сцене Александринского театра и в которой блистала тогдашняя примадонна Мария Гавриловна Савина.
Человек необыкновенно способный и разносторонний, Гнедич пробует себя и как историк искусства: в 1887 году выходит его трехтомная (!) "История искусств (зодчество, живопись, ваяние)". Он много переводит Шекспира и Мольера, занимается издательской деятельностью - вместе с Всеволодом Соловьевым издает журнал "Север", основывает и редактирует альманах "Ежегодник императорских театров". А с 1901 года в жизни Гнедича начинается поистине звездная полоса: его приглашают на должность управляющего труппой в Александринский театр. Здесь мятежный дух Петра Петровича развернулся в полной мере: он проводит беспощадные реформы, выгоняет театральных старожилов и приглашает на их место актеров и режиссеров прогрессивных и современных. Кроме того, он разворачивает безжалостную борьбу с театральными традициями: отменяет ежегодные актерские бенефисы, ограничивает число вызовов "на поклон". Вся эта кипучая деятельность длится до 1908 года, когда в результате громкого скандала Гнедичу приходится уйти в отставку: против него выдвигается не вполне беспочвенное обвинение в том, что он брал деньги с авторов за постановку их пьес. История вышла некрасивая, и осадок после нее остался неприятный - как у самого Гнедича, так и у всей артистической общественности.
Дальнейшая жизнь Петра Петровича проходит тихо и незаметно: он пишет мемуары, вяло переругивается с коллегами, постепенно - и уже окончательно - смещаясь обратно на позицию "Гнедича # 2".
Мемуары, написанные в эти годы, несут на себе отпечаток горечи и недовольства жизнью. Хорошо Гнедич не отзывается ни о ком, и нет здесь пощады ни старым, ни больным, ни убогим. Гимназия, в которой он учился, представляется этаким эталоном глупости и пошлой рутины. Древнегреческий язык отвратителен. Математика скучна. Словесность не преподается вовсе. Учителя... Да разве ж то учителя! Та же история повторяется и в Академии художеств. Все преподаватели - глупы и бездарны. Обучение поставлено из рук вон скверно, а все соученики - либо ничтожества, либо просто пренеприятные типы. Дальше - больше. Издатели, актеры, актрисы - все в описании Гнедича становятся как-то неуловимо несимпатичны. Причем зачастую создается впечатление, что автор не хотел сказать о своих героях ничего плохого, напротив, может быть, даже хотел похвалить: просто перо его заточено таким образом, что любые сообщаемые им сведения звучат уничижительно. На первых порах это может доставить читателю некоторое удовольствие (приятно иногда послушать, как другого размазывают по стенке, осознавая при этом полную собственную безопасность), но уже довольно скоро начинает активно раздражать.
Особенно неприятное впечатление оставляют насмешки в адрес стариков и безумцев: ироничный и стилистически очень изящный рассказ о Куинджи, под старость лет слегка помутившемся рассудком, кажется отчего-то циничным и непристойным. Такое же чувство вызывает и весьма остроумный сюжет о старом Островском, который приезжает в Петербург уже на закате своей литературной славы и оказывается практически никому не нужен и не интересен: уже в одиннадцать вечера ему некуда податься, и он в одиночестве едет домой.
Историй, подобных этим, в книге великое множество. И если сначала они забавляют, а потом раздражают, то ближе к концу вновь начинают забавлять. И дело тут не только в том, что желчный и точный стиль автора, не вызывая симпатии, невольно вызывает уважение. Просто в какой-то момент понимаешь, что мемуары типа мемуаров Вигеля, построенные по принципу "всем сестрам по серьгам", зачастую гораздо хуже характеризуют эпоху, нежели сочинения вроде "Книги жизни" Гнедича - резкие, ехидные и циничные.
