Три наказа царскому сыну

Венчание с Россией: переписка великого князя Александра Николаевича с императором Николаем I. 1837 год. Публикация Л.Г. Захаровой и Л.И. Тютюнник. - Издательство МГУ. Серия "Труды исторического факультета МГУ", 1999, 184 с.

Эта книга, вышедшая в издательстве МГУ, представляет собой публикацию интереснейшего исторического документа - переписки двух русских царей, Николая I и его сына Александра, будущего царя-освободителя. Переписка относится к 1837 году и посвящена продолжительной поездке цесаревича по России.

Строго академический характер издания не лишает его черт занимательности и даже сенсационности. В чем необычность этой книги? Прежде всего в том, что она позволяет по-новому взглянуть на личность Николая Первого. В русской исторической науке и публицистике мы найдем немного положительных отзывов об этом царе. Отталкивающий образ "Николая Палкина" - холодного, рационально-жестокого деспота, гонителя декабристов и петрашевцев - прочно засел в сознании нескольких поколений читающей публики. К его созданию приложили руку писатели самых разных жанров, взглядов и направлений - от Льва Толстого с его "Хаджи-Муратом" до авторов советских учебников по истории. В итоге как-то очень легко позабылся тот факт, что Николай Павлович был не только повелителем огромной крепостнической империи, но и живым человеком, главой большой и дружной семьи. Уже в восприятии современников он был скорее символом определенной политической системы, а не личностью со своими чувствами и эмоциями. Эта публикация - одна из первых, которая помогает нам расширить свое представление о знаменитом русском самодержце. Между тем как раз семейная жизнь Николая представляет собой явление исключительное в сравнении с его предшественниками на русском престоле. Поразительно, но факт: Николай Павлович был первым за полтора столетия (после Алексея Михайловича) русским монархом, имевшим вполне счастливую семейную жизнь. Более того, своим примером он положил начало своеобразной традиции, ибо все его преемники также были хорошими семьянинами.

Очевидно, что качества главы семьи и достоинства правителя суть совершенно разные вещи, и гармонично сочетать их не так-то легко. Судя по переписке, такое совмещение давалось с трудом и Николаю: уж очень часто строгий государь подавлял в нем любящего отца. Так, инструкция, данная перед отъездом наследнику, регламентирует буквально каждый его шаг вплоть до выбора танцев и вообще отличается тем педантичным вниманием к мелочам, которое спустя два года так удивит в Николае маркиза де Кюстина. Ведение дневника и сообщение императору своих дорожных впечатлений также были непременной обязанностью 19-летнего наследника.

Впрочем, отношения императора с сыном были в то же время по-дружески теплыми. Сын подписывался семейным прозвищем - "твой старый Мурфич Александр", а отец - "твой старый верный друг папа". Многое в этих письмах не вяжется с шаблонным представлением о Николае I. Царь вовсе не кажется тем бездушным деспотом, всегда действовавшим напролом и не щадившим своих противников, каким его нередко изображали. Так, когда впечатлительный цесаревич, удрученный картиной тяжелой жизни ссыльных в Сибири, просит облегчить участь некоторых декабристов, то царь отвечает согласием, за которым трудно угадать какой-либо холодным расчет. В отношении к раскольникам оба единодушны: их "одним фанатизмом не возьмешь", и "тут нужна не одна строгость". При этом все "перегибы" относятся на счет ретивых администраторов, искажающих благие начинания правительства. Вообще сетованиями на нехватку толковых исполнителей пестрят многие царские письма. "Хотели как лучше, а получилось как всегда" - эту фразу с полным основанием мог бы сказать и Николай I.

Хотя в общей массе переписки послания великого князя к отцу преобладают (35 писем из 58), все-таки личность императора Николая и его политические воззрения выступают в ней ярче, нежели мысли и взгляды юного наследника. По существу, его мысли - это мысли отца, внушенные им сыну. Александр - старательный ученик, который усердно постигает царское ремесло под руководством опытного учителя. Он пользуется всяким удобным случаем, дабы показать учителю, как хорошо он усвоил его уроки, зная, что тому приятны успехи ученика. И вот Николай пишет "любезному Саше": "Все, что ко мне доходит про тебя, дает мне право с радостью тебе сказать, да, я тобой доволен. В мои лета... утешение свое находишь в детях, когда они отвечают родительским справедливым надеждам".

Отсюда видно, что Александр был сыном своего отца в самом полном смысле этого слова. А ведь это - будущий царь-освободитель, которому суждено историей занять место в ряду крупнейших русских реформаторов. Он прошел полный курс наук в политической школе своего родителя, но впоследствии во многом порвал с его политическим наследием. Не доказывает ли это, что "человек из системы", даже не обладая выдающимися личными качествами (а Александр таковыми не обладал), способен выйти за ее рамки, когда обстоятельства к этому вынуждают?

Целью путешествия было познакомить наследника со страной ("венчать с Россией", по красивому выражению Жуковского), а саму Россию - с ее будущим царем. Мы довольно хорошо представляем себе, что Россия (точнее, ее "мыслящая" и "пишущая" часть) думала о своих царях, но зато очень мало, а порою ничего не знаем о том, что цари думали о России, какой они видели ее. Для понимания этого данная переписка - материал бесценный.

Известное наблюдение маркиза де Кюстина о том, что Николая никогда не оставляло чувство тревоги, при чтении ее как будто не оправдывается. Напротив, создается впечатление, что оба самодержца, и настоящий, и будущий, полностью уверены в любви к ним народа и в своем праве на эту любовь. Возможно, впечатление это обманчиво: наследник был еще слишком юн, чтобы замечать признаки внутреннего кризиса, а царь слишком опытен и непреклонен, чтобы выдавать свои опасения. Но факт остается фактом: в переписке августейших особ Россия выглядит в целом совершенно здоровой страной, управлять которой - пусть и нелегкая, но по-своему приятная обязанность.

Отчасти это объясняется тем, что принятый тогда способ управления и знакомства с состоянием дел заключался прежде всего в произведении смотров. Еще Сергей Михайлович Соловьев вспоминал, что "начальники выставляли Россию перед императором на смотр на больших дорогах - и здесь все было хорошо, все в порядке; а что дальше - туда никто не заглядывал, там был черный двор". Справедливости ради надо сказать, что Александр не был столь доверчив и легковерен, чтобы вовсе не догадываться о существовании "черного двора": во время путешествия ему бросилось в глаза много фактов всяческого неустройства и нерадения, о которых он и сообщил отцу. Однако официальный, протокольный характер ритуала царских встреч, угодливость властей и обожание народа надежно гарантировали его от избытка неприятных впечатлений.

И наконец последнее, но не менее важное: эта публикация дает читателю редкую возможность почувствовать всю огромность России, ее неистощимое разнообразие, которое мы во многом безвозвратно утратили в XX веке с его всеобщей нивелировкой и стандартизацией.