Ломка критических стульев

Вадим Могильницкий. Святослав Рихтер. - Челябинск: Урал LTD, 345 с.

Голоса приближаются:
Рихтер.
О, куда мне бежать
От шагов моего божества!

ВОЗМОЖНО, кто-то посчитает замену "Скрябин" на "Рихтер" непростительной вольностью или даже оскорбительным произволом, но представляется, что это измененное восклицание Пастернака как нельзя лучше подходит в качестве эпиграфа для разговора о монографии Вадима Могильницкого "Святослав Рихтер", вышедшей в серии "Иллюстрированные биографии великих музыкантов". Челябинское издательство с гордостью отмечает, что это первая биография Рихтера на русском языке. Стоит сразу же сказать отнюдь не ради заведомого преуменьшения достоинств монографии, что автор не является профессионалом музыкантом. Вадим Могильницкий выпускник мехмата Одесского университета, с 1961 года живет в Челябинске, преподает математику.

Нередко случается, что иные любители во много раз превосходят по глубине познаний тех, кто формально считается профессионалом. Поэтому наша оценка этой книги никак не может быть названа предвзятой. Напротив, мысль об огромной работе, проделанной в очевидно не идеальных, даже с точки зрения сбора материала, условиях, внушает глубокое уважение. Уже с первых страниц текста благодаря весьма специфической манере изложения, которая, надо сказать, останется неизменной на протяжении всего повествования, становится понятным, что именно заставило Вадима Могильницкого стать автором первой биографии Рихтера. Это некое особенное отношение к Рихтеру-музыканту, к его миссии на Земле, отношение сродни религиозному чувству любви к Богу. Вероятно, отсюда неизменная возвышенность слога. Впрочем, автор, кажется, предвидел возможные упреки в высокопарности и шел на это вполне сознательно. Гоголевская формула "Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?" перекочевала в негласный мысленный обиход нашего времени и в свод правил музыкально-литературного этикета: все в меру - и похвалы гениальности, и┘ сама гениальность. Представляется, появись в наши дни на концертных подмостках вдруг ожившие Лист или даже сам Бах┘ и все было бы "в меру": и восторги публики, и критические рецензии.

В меру охарактеризовав стиль повествования, скажем несколько слов о жанре. Строго говоря, эта работа не является тем, что традиционно понимается под биографией, несмотря на следование хронологии и упоминание основных событий творческой судьбы музыканта. Можно сказать, что мы имеем дело с неким развернутым философским трактатом, сочиненным по поводу и во славу Рихтера, гибридом философского сочинения и торжественной хвалебной оды. Описание или скорее толкование творческой судьбы музыканта - это лишь та основа, на которую нанизываются размышления о природе гениальности, о детстве, о воспитании, о "едином времени музыки", о природе времени вообще, о судьбах мироздания: "Здесь все - "мировые проблемы", решение которых едва ли кому известно (рихтеровское искусство, как мы уже не в первый раз видим, то и дело "выводит" на такие проблемы, так что о нем самом подчас забывается┘)" К этому стоит добавить авторские изыскания в области нумерологии (сопоставления дат жизни великих), пространное толкование семантики имени музыканта. Выразительно звучат некоторые заголовки: "Москва. Повесть о бедствиях земли", "Это я, Господи". С другой стороны, безусловно, импонирует принципиальное умалчивание автором всего того, что принадлежит к сфере сугубо личного. Внемузыкального, бытового нет или же почти нет, поскольку Рихтер - это сама музыка и "вне основного звукового ряда его жизнь выглядит абсолютно пустынной", к тому же он не любил давать интервью, и близкие оберегали это право на невмешательство посторонних в пространство его частной жизни.

Удивляет не столько начитанность биографа (библиографический перечень невелик, и в нем вообще отсутствуют зарубежные издания), сколько его "наслушанность": кажется, Вадим Могильницкий хранит в памяти все записи Рихтера, которые оказались ему доступными. Его высказывания об исполнительском мастерстве звучат всегда убедительно. Интересны страницы, посвященные творческим контактам Рихтера: Бенжамин Бриттен, Дитрих Фишер-Дискау, Давид Ойстрах, Олег Каган и др. Пожалуй, лишь несколько наивным представляется замечание о том, что для приехавшего поступать в Московскую консерваторию 22-летнего Рихтера, пусть и автодидакта, но автодидакта гениального, какую-то трудность могли представлять гаммы. В целом автор явно предпочитает методу "арифметической" фактографии и "протокольных" описаний рассуждения о высших сферах и иных мирах, объясняя это нежеланием утратить целое в разговорах о частностях. Однако в данном случае целое порой оказывается слишком отвлеченным и субъективным, а в конкретный фактографический материал вкрадываются досадные ошибки.