Развивая Черномырдина

ОДНАЖДЫ Виктор Пелевин, еще не окончательно заматеревший об ту пору, грустно (но не без гордости!) пошутил по телефону: "У меня распечатано все, кроме школьных сочинений". Школьные сочинения Бродского покамест предметом публикации не стали, но распечатано из его громадного наследия отнюдь не все. Причиной тому - непреклонная позиция душеприказчиков поэта, строго выполняющих его предсмертный запрет на публикацию личной переписки и незавершенных произведений. Однако закономерный интерес читателей к личности и творчеству поэта требует какого-то удовлетворения. В этом смысле составленная профессором Валентиной Полухиной "Большая книга интервью" Бродского появилась как нельзя вовремя: издатель ухитрился подгадать ее выход прямо к майским дням, когда в Петербурге, Нью-Йорке и Венеции друзья и почитатели поэта отмечали 60-летие со дня его рождения.

Эта книга интервью, с одной стороны, родственна, с другой - в корне противоположна вышедшим в 1998 г. в издательстве "Независимой газеты" "Диалогам с Иосифом Бродским" Соломона Волкова. Родственна, потому что человек, подобно Бродскому обреченный столько раз в жизни отвечать на довольно-таки однотипные вопросы многочисленных собеседников, с неизбежностью повторяется. Противоположна, поскольку в случае книги Волкова мы имеем дело с монтажом и редактурой интервьюера, претендующего (с оглядкой на Эккермана "Разговоров с Гете" и на автора классической книги "Stravinsky in Conversation" Роберта Крафта) если не на сотворчество, то на некое равноправие участников диалога. По сути дела, Волков предлагает читателю собственную, довольно убедительную, но неаутентичную версию мифа о Бродском. В книге профессора Полухиной, собравшей под одной обложкой 60 из 153 известных интервью Бродского, мы сталкиваемся с начальной авторской версией этого мифа. Тем интересней проследить в хронологическом порядке за деталями его становления.

Отношение читающей публики к стихам Иосифа Бродского изначально было экстратекстуальным. Сам по себе это факт для нашей страны неудивительный - "Поэт в России больше, чем поэт", - тем паче поэт столь сильной индивидуальности и ярко выраженного харизматического начала. Перипетии частной судьбы Бродского, легшие в основу последующей мифологии, лишь подтвердили эту отечественную специфику. Уже в предисловии к сборнику "Поэтика Бродского" (Tenafly, "Эрмитаж", 1986) Лев Лосев отмечал, что "в силу известных превратностей судьбы о Бродском значительно больше писалось в жанрах журналистики и в мемуарах, чем в научной критике". Большая часть этих работ была апологетической, благодаря им миф о Бродском стал одним из наиболее стойких и актуальных в литературе конца века. Видимо, потребность в образе "идеального поэта" в неблагосклонное к поэзии время была столь велика, что требовался лишь более или менее подходящий объект, обладающий набором дежурных качеств и выносливостью, позволявшей взвалить на него тяжесть избранничества. И тут Бродский пришелся как нельзя впору. Справедливости ради следует отметить, что сам поэт никоим образом не способствовал провоцируемым западными интервьюерами разговорам о "гении в изгнании", неизменно отстаивая свое право на частность человеческого существования. "Первое, что обращает на себя внимание <...>, - пишет в послесловии к сборнику Полухина, - это тот факт, что в интервью, как и в стихах, Бродский пытается поставить в центр свое творчество, любую абстрактную идею, только не свою личность".

При последовательном чтении собранных в книге интервью бросается в глаза их качественная неравнозначность. В тех случаях, когда поэт вынужден отвечать на вопросы журналистов популярных изданий, интересующихся его политическими взглядами либо личной судьбой, он, даже отшучиваясь и проявляя известную изобретательность, не в состоянии избежать самоповторов, столь ненавидимой им в жизни и в искусстве тавтологии. При равноправии собеседников - будь то поэты Наталья Горбаневская, Томас Венцлова и Дерек Уолкотт, переводчики Бродского Джордж Кляйн и Бенгдт Янгфельдт или филологи Дэвид Бетеа, Петр Вайль, Адам Михник - говорит о насущных для всякого пишущего вопросах соотношения этики и эстетики, автора и порождаемого им текста и т.п., как бы обкатывая на собеседниках грядущие положения своей эссеистики. Вопросы соотношения человека и времени, времени и языка предстают в интервью Бродского не только как назойливый лейтмотив, но и как основополагающая тема его творчества: "Дело в том, что то, что меня более всего интересует и всегда интересовало на свете <...> - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека <...>, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует. С другой стороны, это всего лишь метафора того, что вообще время делает с пространством и с миром" (интервью Джону Гладу).

Однако во всей этой объемистой бочке меда, несомненно, порадующей поклонников Бродского, наличествует изрядная ложка дегтя. Дело в том, что издатель, вероятно стремясь поспеть к круглой дате, выпустил книгу в свет не только без надлежащего справочного аппарата (например, без именного указателя), но и без редактуры впервые переведенных на русский язык интервью; даже без корректуры. При том что в выходных данных в качестве редактора фигурирует сам издатель Игорь Захаров и даже указана фамилия некоего корректора, книга изобилует неряшливыми опечатками (практически во всех итальянских, польских, шведских и т.п. библиографических отсылках) и фактическими ошибками. Более того, в ней попросту - смешно сказать - отсутствует содержание. То есть читатель, чтобы хоть как-то ориентироваться в объемистом томе, должен, вооружившись карандашом, сам выписывать на отдельном листе названия 60 интервью и расставлять номера страниц. Обидно за Бродского, обидно за Валентину Полухину, чья кропотливая многолетняя работа оказалась подпорченной отечественной бесцеремонностью и недобросовестностью. Печально, что даже пресловутая черномырдинская формула "хотели как лучше..." в данном случае не подходит: не "как лучше", а "как быстрее" хотел из понятных конъюнктурных соображений издатель. Получилось же, к прискорбию, даже не "как всегда", но - хуже, чем "как всегда".

Единственная слабая надежда на то, что грядет пристойное переиздание подготовленного профессором Полухиной сборника. Тем паче что книга избранных интервью Бродского (мягко говоря, безыскусное название "Большая книга интервью" - также проявление инициативы издателя) явно тяготеет к расширению: за ее рамками остались некоторые принципиально важные тексты. Такие как беседа с Чеславом Милошем, интервью, данное в 1995 г. Елене Петрушанской или же интервью 1980 года самой Полухиной, неоднократно цитировавшееся в ее работах. Впрочем, ушедший поэт (как и здравствующий, но живущий в далекой Англии составитель сборника) может в очередной раз оказаться беззащитным перед стремлением издателя заработать на нем деньги. Утешением (довольно слабым) может послужить лишь то, что не так давно жертвой издательской вивисекции пал граф Лев Николаевич Толстой. Классикам, чай, не больно.