Арденнский оборотень

КАЖДАЯ литература нуждается в юноше-гении. Желательно, чтобы при этом он был еще мучеником и поэтом. Очевидно, сам факт существования на национальном литературном поле подобной фигуры дарит читателям сладостную боль сопереживания великому человеку и неприязни к его гонителям, от которой, возможно, не так уж далеко и до чувства причастности к его таланту. В Англии для подобных целей в свое время был избран Томас Чаттертон, живший и умерший так, как будто заранее заботился, чтобы грядущим прерафаэлитам было удобнее его рисовать. В России, очевидно по причине отсутствия столь бесспорного, как в Англии, случая, за роль юного мученика-поэта в национальном сознании состязались Пушкин и Лермонтов, причем перевес чаще оказывался на стороне последнего в силу его более ранней смерти. Но, конечно же, наиболее образцовый пример гениального юноши подарила миру Франция в лице Артюра Рембо. Юный сумасброд, полудикий и гениальный автор "Пьяного корабля", очаровательный мальчик с по-детски капризным ртом и грустными глазами - не влюбиться в него с первого взгляда просто невозможно. Более того, в последние годы образ Рембо вполне органично вписался, в том числе, и в массовую культуру - произошло это после выхода на экран фильма "Полное затмение" с Леонардо Ди Каприо в главной роли, окончательно закрепившего за Рембо репутацию романтического красавца и мученика от поэзии.

Показать, что всем вышеизложенным понятие "Артюр Рембо" не исчерпывается, как раз и призвана написанная Пьером Птифисом биография поэта.

Как пишет автор уже в предисловии, его задача и проще и сложнее, чем задача его предшественников - многочисленных биографов и исследователей творчества Рембо. Все они, следуя привычной картезианской догме, пытались истолковать феномен поэта аналитически. Им казалось, что стоит только правильно подобрать ключ, как жизнь и поэзия Рембо сложатся в правильную картинку, фрагменты которой поясняют и дополняют друг друга. Птифис не боится утверждать: понять Рембо исходя из соображений обыденной логики нельзя. Его нельзя вписать ни в один из навязываемых ему образов, в том числе и в образ юного гения и мученика-поэта. Вообще, неслучайно уже в одном из первых писем, адресованных Рембо, Поль Верлен, возможно наиболее тонко понявший природу этого странного мальчика, называет его ликантропом - человеком-волком, оборотнем, способным менять обличье по собственному желанию. И внешние обстоятельства играют в этом процессе лишь роль экзотического задника, призванного оттенить метания души.

Жизнь Рембо полна приключений и путешествий, как жизнь героев Луи Буссенара. Его детство прошло в тихом провинциальном городке Шарлевиле, в Арденнах, недалеко от границы с Бельгией. Строгая и набожная мать да необычайные успехи в классических языках и латинском стихосложении - вот, пожалуй, и все, что можно выделить в его жизни того периода. Но, достигнув отрочества, Рембо сторицей отплатил судьбе за скуку и обыденность своих ранних лет. Бесконечные побеги из дома, пешие странствия по разоренной войной Франции, увлечение черной магией и опиумом, Парижская коммуна, встреча с Верленом, переменившая жизнь обоих, быстрая и скандальная слава, пришедшая к Рембо тогда, когда большинство его сверстников еще даже не успели задуматься над тем, на каком, собственно, поприще они хотели бы свою славу стяжать... И, конечно, поэзия, которой не могли не восхищаться даже те, кого Рембо не ставил ни в грош, как, например, знаменитый стихотворец Теодор де Банвиль: семнадцатилетний поэт в глаза назвал его старым ослом, за то что тот осмелился дать ему совет, как можно сделать "Пьяный корабль" более понятным. Все то, что для любого другого человека уложилось бы в целую жизнь, заняло у Рембо четыре года. Начав писать стихи в 1869 году, он навсегда забросил поэзию в 1873. Тогда же он навеки покинул парижский литературный бомонд и, похоже, ни разу об этом не пожалел.

В жизни Рембо наступает эпоха бесконечных странствий. За семь лет - до 1880 года - он успел в разной степени выучить испанский, русский, итальянский и немецкий, а также в качестве солдата голландской колониальной армии побывать на Суматре, поработать в бродячем цирке в Скандинавии, потаскать камни на кипрской каменоломне и прошагать пешком большую часть Европы. Рембо видели в Александрии и Вене, в Адене и Хараре, Штутгарте и Стокгольме. Восстановить все его странствия невозможно, как невозможно уследить за движением молекулы в облаке газа.

На долгие годы Рембо обосновывается в Африке, в Хараре, где торгует кожами, хлопком и оружием. Именно оттуда он и привозит домой, во Францию, свою страшную болезнь, сначала лишившую его ноги, а затем и жизни. Артюр Рембо умер 10 ноября 1891 года. Ему было тридцать семь лет.

Как пишет Пьер Птифис, очень симптоматично, что свою смерть Рембо встретил в госпитале Непорочного Зачатия, ибо именно этому последнему слову суждено было стать символом "формирования нового существа, которому предстояло пройти свой, особый жизненный путь". Речь идет о Рембо-поэте, ибо лишь после смерти он стал поэтом в полном, традиционном смысле этого слова.

И все же остается один вопрос: почему Рембо отказался быть поэтом при жизни? Ответ, который дает на него Пьер Птифис, прост: еще пара лет поэзии - и Рембо сошел бы с ума. Вот как сам он описывает удел поэта: "Я утверждаю, что нужно стать ясновидящим, сделать себя ясновидящим. Поэт делает себя ясновидцем путем долгого и систематического расстройства всех своих органов чувств. <...> Это нестерпимая мука, поэту требуется вся его вера, вся сверхъестественная сила духа, зато он станет великим больным, великим преступником, великим проклятым - и великим Ученым! <...> Он достигнет пределов неведомого, и хотя жаждущий, он даже перестанет понимать смысл своих видений, он все-таки их видел!" Рембо не пошел по этой дороге или, вернее, вовремя с нее свернул. И все же, умирая, в бреду, он все ждал какого-то корабля, который должен был взять его на борт, и бормотал какие-то слова, удивительно похожие на стихи. Человек умирал, на его место рождался поэт, разрывая оболочку человеческого тела, подобно тому, как рождающаяся бабочка безжалостно разрывает окутывающий ее прежде кокон.