Фокус Хилькевича

KАК НИ СТРАННО, но именно обличение магии и раскрытие секретов мастерства - вот то заветное завершение фокуса, которого зритель так жаждет. Почему он так страстно хочет разделаться с любой таинственностью, непонятно. Ясно только, что детская тяга узнать, как устроена та игрушка, что поразила воображение ребенка, и какие у нее внутри колесики, не покидает человека до старости. И эта тяга распространяется на главное чудо техники - магию душ и фабрику грез - кинематограф. Влюбленный в киноперсонажей зритель до конца дней не успокоится в попытках разобраться, как это его так ловко обыграли и тонко провели, заставив рыдать над перипетиями судьбы двух-трех плоских теней на экране. Эта страстная жажда познания приносит хлеб не только тысячам папарацци и киножурналистов, но и самим кинематографистам, заставляя любого мало-мальски известного режиссера садиться за мемуары, дабы объяснить народным массам секреты обожания.

Обличение магии киноискусства может принимать любые известные формы: от анекдота до научной статьи. Например, записки Эйзенштейна изучаются во всех гуманитарных вузах как первые манифесты семиотики. Скромные, но очень метафизичные лекции Тарковского выходят далеко за рамки киноэстетики, претендуя на философскую интерпретацию самого "запечатленного времени". И даже книги, написанные в традиционном мемуарном жанре, редко упускают возможность стать своеобразной квинтэссенцией мастерства, отражая то мировоззрение, которое преображается в "атмосферу" киношедевра. Такова завораживающе мистическая проза Бергмана (Laterna Magiсa), холодный культурологический взгляд Пазоллини или жаркие анекдоты Феллини, ни на йоту не продвигающие к ответу на вопрос, как же все-таки "делать фильм".

Недавно семейство режиссерских откровений пополнилось книгой воспоминаний Георгия Юнгвальда-Хилькевича, который назвал свое произведение простенько и со вкусом: "За кадром". Как следует из названия, книга должна рассказать, что происходило за кадром кинокартин Хилькевича, большинство из которых - всенародно любимые хиты ушедших лет ("Д"Артаньян и три мушкетера", "Опасные гастроли", "Искусство жить в Одессе" и др.). Как можно было предположить, жанровые особенности картин Хилькевича проявились и в его мемуарах. Книга главного апологета музыкально-развлекательного жанра построена по всем правилам мюзикла, в котором основная тема проявляется как дуэт двух главных персонажей, время от времени прерывающийся партиями второго плана и хоровыми вступлениями. Дуэт исполняется самим Хилькевичем и его дочерью Натальей, соавтором книги, "подпевают" Михаил Боярский, Маргарита Терехова, Наталья Варлей и другие актеры. Их партии - это письма, время от времени перемежающие текст воспоминаний и как бы оттеняющие его объективность. Многие истории предполагают два варианта истолкования, как, например, история с козлом, которого Д"Артаньян-Боярский "шевельнул" со съемочной площадки, чтобы увезти в Ленинград, зарезать и съесть (версия Хилькевича), а на самом деле полюбил, поселил у себя и сшил ему штанишки и курточку (версия Боярского). Что касается хора - то его заменяют сами фильмы, по поводу которых и распространяется автор.

Надо сказать, сам Юнгвальд-Хилькевич относится к роли мемуариста с большой долей иронии, предуведомляя читателя о том, что книга его - неправильная и "сокровищных раздумий об искусстве не содержит". А содержит она много баек, смешных и грустных, концентрирующихся вокруг закулисной истории "Мушкетеров". Эта история складывалась из препирательств с Госкино, доносов в гэбуху, милицейских драк и безумных попоек. В общем, мушкетерская жизнь лилась через край и актеры, вживаясь, согласно Станиславскому, в роль, разницу между Парижем XVIII века и Одессой XX века не ощущали. И заповедь "один за всех и все за одного" соблюдали. Правда, только по отношению к любвеобильным поклонницам, из которых выбирали самую-самую и приударяли за ней так, что только искры летели. Короче, книга содержит в себе долю "здоровой" скандальности, которая и делает мемуары столь привлекательным жанром. Но кроме анекдотов из жизни народных любимцев, в ней, вопреки признаниям автора, есть довольно серьезные размышления о русском кино вообще и о фильмах Хилькевича в частности.

Все они касаются парадоксальной роли, которую играл развлекательный жанр в советской киноиндустрии. В любой другой стране развлекательный жанр - это то, что дает работу всей машине кинопроизводства и за счет чего существует само искусство кино во всех его проявлениях - от документалистики до авторского хаус-арта. В советском же кинематографе на золотое дно развлекательного жанра привыкли смотреть с презрением и пренебрежением, а потому народные кинохиты снимались, скорее, вопреки стараниям киноведомств, ратующих за идеологичность и выдержанность. Это "вопреки" Юнгвальд-Хилькевич перенес на своей шкуре - и когда впервые вывел на экраны Высоцкого (даже когда тот был абсолютной знаменитостью, мало кто из поклонников знал, как выглядит кумир), и когда из скудной телепостановки "Мушкетеров" сделал масштабную эпопею, одну из классических экранизаций, несмотря на условность натуры и декораций.

Хилькевич считает, что с рассказами, как он их сделал, ему можно выступать в цирке, эффект будет лучше любых фокусов (поэтому сам смотреть "Мушкетеров" не может, тут же всплывает грязь и возня). Но потом сдерживает свою исповедь, заявляя, что несоблюдение технологии и напор на эмоции - это, наверное, и есть секрет русского кино.