Чукоккала. Рукописный альманах Корнея Чуковского. Предисловие и пояснения К.Чуковского. - М.: Премьера, 1999, 400 с.
ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ полагал, что всем его современникам уготована встреча в Петербурге, словно именно там похоронили они свое солнце. В Петербурге они не встретились, зато сошлись в "Чукоккале". Или, наверно, правильнее будет сказать на "Чукоккале", ибо год назад это имя получила малая планета # 3094 - где-то на полпути между Марсом и Юпитером. Единственная планета, названная в честь книги. Может быть, там, подобно ангелам на гумилевской Венере, бродят они - символисты, акмеисты, футуристы, обериуты, забыв обо всех прижизненных распрях, и говорят прекрасным языком, состоящим из одних только гласных.
Именно такое впечатление - гармонии человеческой, политической и литературной - создают страницы "Чукоккалы" - литературного альманаха, возникшего 20 июля 1914 года и получившего свое имя с легкой руки Ильи Репина из слияния двух слов: фамилии "Чуковский" и названия финского поселка "Куоккала", где в то время снимала дачу семья Корнея Ивановича. Европе оставались считанные дни мира, а компания интеллектуалов на балтийском взморье развлекалась старинной игрой "в альбом". Мировая война занимала этих легкомысленных питомцев муз очень мало. Через несколько дней после ее начала Чуковский предложит своим гостям написать в "Чукоккалу", чего они ждут от войны и когда она может закончиться. Вот варианты ответов: "Уверен, что кончится к 25 декабря. Жду полного разгрома швабов" (сам Чуковский). И, подтрунивая над ним, Евреинов: "К Рождеству. Жду разгрома тевтонов". Единственная пронзительная нота - Юрий Анненков: "Когда кончится война - не знаю и ничего от войны не жду, но я жду, чтобы скорее ожили ноги моего отца, которые отекли во время его бегства из Берлина".
Страницы альманаха подобраны не в хронологическом порядке, и за стихами 14-го года вполне может следовать рисунок года 41-го. Очевидно, композиция альманаха была изначально подобна композиции наскальной росписи, где каждое новое поколение находило пятачок, не заполненный предыдущим, и создавало на нем нечто свое. Так же хаотична "Чукоккала" и в плане содержания: Шаляпин здесь не поет, а рисует, Собинов пишет стихи, Блок сочиняет шутливую комедию, а прозаик Куприн упражняется в поэтической сатире. Серьезные стихи (например, автограф знаменитого мандельштамовского "Нет, не луна, а светлый циферблат...") соседствуют с шутками, зачастую не слишком удачными или кажущимися нам таковыми, ибо юмор, особенно юмор ситуативный, в наибольшей степени подвержен тлению. Рисунки Репина, Анненкова и Шехтеля перемежаются детскими почеркушками младшего Набокова, знаменитые имена - именами безвестными или просто инициалами.
Изредка среди бессвязных записей можно вычленить некое подобие интриги: "классицист" Борис Садовский шутливо пикируется с Сергеем Городецким, упрекая его в импотенции. Какой именно - творческой ли, физической ли, не уточняется. Городецкий возмущен и протестует. Евреинов свирепо преследует поэта Беленсона за мнимый плагиат. Чтобы доказать право своего литературного первородства, он идет на откровенную фальсификацию: находит в альманахе свободное место на одной из первых страниц и пародирует стихотворение Беленсона "Экспромт", датированное 14-м годом. При этом Евреинов ставит под своей пародией фальшивую, более раннюю дату. Беленсон и вставший на его защиту Бенедикт Лившиц разражаются гневной патетикой и публикуют опровержение. Но Евреинов продолжает бессовестно гнуть свою линию и завершает дискуссию едкой фразой: "Люблю подражателей". Впрочем, сколько-нибудь законченная интрига на страницах альманаха - скорее исключение. Чувствуется, что интриги раскручивались вне "Чукоккалы", где-то рядом с ней. В самом же альманахе сохранялся лишь их случайный отсвет.
Встречаются в "Чукоккале" документы и вовсе удивительные. Например, автограф фрагмента "Баллады Редингской тюрьмы", подаренный Чуковскому другом Оскара Уайлда Робертом Россом. Или "Временные правила о порядке сожжения трупов в Петроградском Государственном Крематориуме". Дата на документе - 28 декабря 1920 года.
Единственное, что объединяет эту литературную и художественную чересполосицу, - это фигура самого Чуковского. Не случайно Ираклий Андроников - один из поздних авторов "Чукоккалы" - называет альманах биографией Корнея Ивановича, писанной его друзьями. Чуковский присутствует в каждой строчке, где зримо, где незримо. Своими комментариями, тоже несколько сумбурными, но изумительно точными и живыми, он вбивает скобы, стягивающие корпус текстов в единое целое. Безусловно, именно Чуковский, а не эпоха и даже не литература является главным героем этого удивительного альбома.
Сам Чуковский определял суть своей "Чукоккалы" английским словом "хобби". И для владельца, и для всех участников альманах всегда оставался любимым занятием, никак не связанным с основной профессией. Поэтому нет в "Чукоккале" и следа того, что составляло суть жизни каждого из них. Но сами они присутствуют на страницах альманаха, подобные засушенным бабочкам, собранным рукой великого коллекционера.