Валерий Золотухин. На плахе Таганки. - М.: Алгоритм, 1999, 544 с.
ЭТА КНИГА - настоящий дневник. Написанный иногда наспех, иногда - с видимым мучительным поиском нужного слова. Иногда он методично-регулярен. Иногда зияет пропусками одного-двух дней, а то и недель (то ли писалось что-то другое, то ли - не писалось вовсе, то ли по болезни, то ли по пьянству. Хотя: "Утром Тамара спросила: - Ты почему не пишешь роман? Я ничего не смог ответить. "Не пишется" - это ведь не ответ").
Этот дневник надо читать медленно. Чтобы вникнуть, "войти в душу" Золотухина, нужно по крайней мере пробиться сквозь первые десятки страниц, воссоздающих полузабытые теперь уже конфликты, изобилующих именами, ежедневными событиями, уравненными в дневниковой странице, где нет "крупного" и "мелкого", но все важно. Открытие кооперативной пельменной (во главе - Золотухин) и ожидание поездки в Америку, съемки фильма о Высоцком и нешуточные схватки внутри и вокруг театра. Отметки сына, настроение жены, роли, спектакли - и писательство. Последнее оказывается огромной и важной частью жизни актера Золотухина. "Господи, благодарю Тебя, Ты услышал молитву мою, я вчера стал писателем! Членом!". Это - о членстве в Московской писательской организации. А рядом - переговоры с издателями, удивление по поводу того, что писатели-писатели начинают признавать писателя-актера за своего, что собственная книжка продается только в валютной "Березке", что народ читает - и, кажется, не только потому, что написано сие известным артистом.
А времена описываемые - с 1987-го до 1998-го. Десять с лишним лет - так и хочется сказать - борьбы. Прежде всего с самим собой и, конечно, с окружающей действительностью. Стремление к сохранению себя и своей бесконечно важной самости в клубке скандалов, разделов, чуть ли не войны локальной в пределах одного театра и войны всех со всеми в масштабах Родины - все это порожденное временем, в котором живем, может оставить впечатление бессмысленных метаний с неизбежным во всех случаях проигрышем. Если бы - опять же - не борьба, или - высоким штилем - борение. Ибо проигрыш выстраданный, завоеванный - уже почти победа. Если бы не откровенность, с которой описано все - до мелочей.
Видно - чем жил, живет Золотухин, что его беспокоит, что мучит. "Как жить в Корее и в самолете - выпивать или не выпивать?"; "Я задумал марафон трезвости - до выпуска "Годунова". Сегодня 15 дней, как я не беру спиртного в рот. Выдержу ли?" Или: "Объявил семье, что я сегодня встал другим человеком, поэтому им надо быть начеку и не удивляться моим неформальным поступкам".
Это - ближе к началу летописи. А вот ближе к концу, к нашему, сегодняшнему дню. "Что мешает играть актеру Золотухину? Золотухин - человек. Он прежде всего мешает, он, который, как человек своей нации, находит удовольствие в самоуничтожении, саморазрушении, каясь, бия себя в грудь... Молясь... Становясь на колени перед иконой Спасителя - "я не буду пить!.." Вмешивается и "политика". "Ельцин победил, вместе с ним - все мы. Теперь был бы здоров - и вперед. Затишье закончилось, ожидание катастрофы, прихода Губенко с коммунистами к власти исчезло. Теперь надо сесть и думать, что делать".
И, конечно, огромная, отдельная тема - Любимов. Но этого не выхватить даже самой пространной цитатой. Это надо читать. История их взаимоотношений - как отдельный роман, "театр в театре", как особая жизнь, заслоняющая собой все остальное. А Золотухин и относится к своему писанию, кажется, серьезней, чем ко всему иному, сделанному и чаемому. "Я перечитываю свой "роман" в дневниках и внутренне рыдаю, переживаю в который раз пережитое".