Автопортрет инфанты

Мария Башкирцева. Дневник. - М.: Захаров, 1999, 448 с.

ЧТО-ТО изначально сусальное было в этой истории о рано ушедшей из жизни талантливой и очаровательной девушке. Что-то, что на языке сегодняшнем принято называть "мыльной оперой". Что-то противоестественное, изначально заложенное в самом факте ранней смерти и уже оттого способное активизировать слезные железы. И ведь рыдали сто лет назад девочки над печальной судьбой героини, а одна даже посвятила свою первую книгу "Светлой памяти Марии Башкирцевой".

Вот и приступал я к чтению "Дневника", запасшись долей здорового цинизма - сейчас лопнет мыльный пузырь, порхавший в воздухе столетие, и все станет на свои места. Хотелось только понять, почему книгу ей посвятил не кто-нибудь, а Марина Цветаева, да и упорные слухи о художественном таланте Башкирцевой тоже будоражили воображение. Вдруг что-то в этом все-таки есть.

Все просто. Марию Башкирцеву домашние звали Мусей, а столь внимательная к собственному имени Цветаева, которая именовалась тем же именем и ходила на пару с Асей читать вслух свои стихи, не могла не отождествить себя со знаменитой тезкой. И девиз Башкирцевой "Ничего - прежде меня, ничего - после меня, ничего - кроме меня" тоже звучит чрезвычайно по-цветаевски и обилием тире, и самой постановкой вопроса.

С этим как будто понятно. Теперь живопись. К двадцати четырем годам Башкирцева успела выставиться на нескольких салонах, опубликовать репродукции своих полотен в кипе художественных журналов, дать интервью ведущим отечественным изданиям. Словом, живописный талант ее вполне признан.

"Быть может, я скажу что-нибудь невозможное, но, знаете, у нас нет великих художников. Существует Бастьен-Лепаж... а другие?" Этот пассаж из дневника 1879 года тоже что-то очень напоминает. Ах, да! Бастьен-Лепаж - ученик самого Кабанеля, а есть еще и Бугро. Ну конечно, так писала вся художественная критика, начиная с шестидесятого года. С тех самых пор, как стали выставляться наглые выскочки импрессионисты. Подумать только, они посмели открыть свой собственный Салон Отверженных. Но искусство не должно быть отверженным, оно должно служить высокому, то есть идее монархии, а Его Величество собственноручно приобрел полотно Кабанеля за 30 тысяч франков.

Безусловно, Башкирцева права. О каких великих художниках может идти речь в эпоху Дега и Моне, Ренуара и Сера, Сезанна и Писарро? Этого ли не знать самой Башкирцевой, чей творческий путь был в тысячи крат успешнее, чем жалкие потуги какого-то Ван Гога.

В общем, искусство, по Башкирцевой, предназначено для того, чтобы делать красиво, в первую очередь самой Башкирцевой.

Вот и все. При сем я должен был бы закончить, если бы... если бы я не прочел дневник Марии Башкирцевой.

Но, прочитав, понимаешь, что в нем замечательна не оценка Цветаевой и не искусство живописи, а только сама Мария Башкирцева. Она и есть явление, яркое и самодостаточное, к которому ничего не прибавляют и у которого ничего не отнимают все мои пространные рассуждения.

И опять-таки дело здесь не в том, что в ее дневнике при желании можно увидеть зачатки будущей большой прозы XX века от Марселя Пруста до Даниила Хармса, и не в том, что девушка росла и вместе с тем в ней росло настоящее искусство. И даже не в том, что все мы, в конце концов, ждем от жизни рождественской сказки...

Дело в ней, в Марии Башкирцевой, категорически отказывающейся вписываться в какие-либо каноны, услужливо предлагаемые нам традицией и классической литературой. Упаси Боже, она не тургеневская девушка, не сон Веры Павловны, не "лишняя", не "чужая", не "унтер-офицерская", не "луч света" и не "темное царство". Она живая. Противная, заносчивая, смешливая, глупая. Она та самая, о которой написал Мандельштам:

Девчонка, выскочка, гордячка,

Чей нрав широк, как Енисей...

Она озабочена своими детскими проблемами, она мечтает о славе, о почестях. Она ищет признания, пытается самоутвердиться. Она ждет любви. И все это она делает очень напыщенно, ужасно неуклюже, потому что взаправду и всерьез. Да, она обращается к будущему читателю, но не с риторическими фигурами и вопросами, а просто с просьбой о сочувствии. И потом, но нет, не потом, а с самого начала, она женщина! Она хороша, одарена, и мир, это смышленое создание мужского рода, должен быть у ее ног.

"Пятница 15 октября 1875 г.

Тетя пошла купить фруктов около церкви, я была с ней.

Женщины тотчас окружили меня. Я спела вполголоса в церкви Rossingnolo. Это привело их в восторг, и даже самые старые принялись плясать. Словом - народное торжество. Торговка яблоками сделала мне реверанс, восклицая: "Che hella regina!"

Я не знаю, почему эти простые люди любят меня, я и сама чувствую себя хорошо среди них; я воображаю себя царицей, я говорю с ними с благоволением и ухожу после моченькой овации, как сегодня. Если бы я была королевой, народ обожал бы меня".

Так пишет четырнадцатилетняя девочка. А кто из нас в свои 14 не играл в Анжелику и короля?

А дальше? Дальше должна быть любовь. А случилась болезнь. Потерянный голос, приступы кашля, непрекращающаяся боль в легких и глухота.

А жизнь-то только начинается. Эта самая глупая девочка находит себе прибежище в каторжном труде. Шесть лет ежедневных многочасовых занятий живописью и рисунком. Даже не реалистическим, а натуралистическим. Ей некогда рассказывать о собственных впечатлениях, ей важно успеть запечатлеть мир таким, каков он есть.

А рядом Бастьен-Лепаж, умирающий от рака. И потому сочувствие не к себе, а к нему - ему труднее. Она умрет на три недели раньше, но ему труднее все равно.

И как же жить с этим, когда в тебе "все дразнит и поет, как итальянская рулада"? И не отсюда ли цветаевское "жизнь - это место, где жить нельзя".

"Дневник" Марии Башкирцевой - прекрасная книга. Книга о том, как жизнь замыслила уничтожить, предать забвению всего лишь еще одну обыкновенную человеческую судьбу, а глупая самонадеянная девочка этому воспротивилась. И победила, потому что сегодня, сто пятнадцать лет спустя после ее смерти, она, Муся, Мария, жива, а где эта самая "дебелая бабища" жизнь?

И теперь, зная, что где-то во Франции до сих пор существует общество друзей Марии Башкирцевой, я сочувствую этому обществу. И хочу, чтобы и наше общество прислушивалось к голосу маленькой русской художницы. Или хотя бы к одному ее предвыборному совету:

"Говорят, что в России есть шайка негодяев, которые добиваются коммуны: это ужас что такое! Все отобрать и иметь все сообща. Неужели отцы семейств не положат конца этому безобразию?"