Без макарон и без жилета

ИЗ-ПОД ПЕРА Василия Владимировича Гиппиуса - некогда одного из активных членов "Цеха поэтов", а впоследствии видного советского гоголеведа - вышло две книги с именем Гоголя на обложке. В 1924 году была издана монография "Гоголь", снискавшая автору известность в узких литературоведческих кругах. Эту книгу, однако, вряд ли кто решится переиздать: уж больно несовременно звучит тогдашняя критика Гиппиуса в адрес "Выбранных мест из переписки с друзьями" как произведения "утопического" и "реакционного".

Гораздо свежее смотрится "Гоголь в письмах и воспоминаниях" - составленный Гиппиусом в 1929 году биографический сборник, который и переиздан АГРАФом. Текст от редактора-составителя сведен тут до минимума и не выходит за рамки предисловия и скупых комментариев. Да и в самом предисловии Гиппиус держится весьма корректно, не вешает ярлыков и не впадает в вульгарный социологизм подобно Вересаеву, чей "Гоголь в жизни" 33-го года, хотя и остается по сей день самым полным собранием свидетельств о писателе, поражает откровениями типа: "В вопросах общественности, морали и религии великий автор "Ревизора" и "Мертвых душ" стоял совершенно на том же уровне, на котором стояла его наивная и глуповатая мать-помещица". Гиппиус вообще отказывается от непосредственной интерпретации тех или иных моментов гоголевской биографии. Свою роль он уподобляет романисту, строящему "характер героя из пересечения аспектов на него других действующих лиц". Когда речь заходит о "Выбранных местах", составитель приводит не только гневное письмо Белинского, без которого не обходится ни один учебник, но и ответ Гоголя, и отзывы на это произведение людей самых противоположных взглядов. Правда, нет тут первого - неотосланного - варианта письма Гоголя к Белинскому, без которого, по мнению автора жэзээловского "Гоголя" Игоря Золотусского, не понять глубины их спора. И это при том, что Гиппиуса интересовала в первую очередь "литературная фигура" Николая Васильевича. Предупреждая читателей о том, что их вниманию предлагается именно писательская биография, Гиппиус хотел отделаться от любопытных, жаждавших сплетен о том, какие Гоголь носил жилеты и как варил макароны. "Своему" читателю Гиппиус предлагает информацию иного рода: как Гоголь работал, что читал, как декламировал собственные произведения; каковы были впечатления первых зрителей о представлениях "Ревизора" в Москве и Петербурге; как Гоголь комментировал в письмах свои творения; каково было содержание сожженных глав и несохранившихся редакций "Мертвых душ" в пересказе слышавших их друзей писателя. Помимо людей, близких писателю, Гиппиус делает героями своей книги и рядовых современников, которые о произведениях Гоголя могли посметь свое суждение иметь. Вот, например, что писал вполне реальный персонаж, по образу мыслей чем-то напоминающий гоголевских чиновников, Кастор Никифорович Лебедев, начальник отделения в департаменте Министерства юстиции, впоследствии сенатор: "Читал "Мертвые Души"... Содержание вздор. Он пародирует современный порядок, современный класс чиновный, он не совсем прав и местами немного дерзок. Это портит вкус".

Своей книгой Гиппиус отмежевался и от порядком поднадоевшего читающей публике жанра биографии как мифа, бывшего весьма популярным в начале века. После многочисленных попыток постичь тайну жизни писателя через ее художественное осмысление и объяснить загадочную судьбу Гоголя, втиснув ее в тесные рамки символистской "идеи пути", стал вновь возрождаться интерес к хронологии и документу. Однако, отбирая для своей книги только те документальные материалы, которые имели непосредственное отношение к литературной биографии Гоголя, Гиппиус слишком многое оставил за бортом. На самом деле ответить на вопрос, где в Гоголе кончается литератор и начинается человек, не так-то просто. Жизнь слишком конкретная штука, чтобы ее можно было делить на какие-то абстрактные дроби. Быть может, макароны и не имеют прямого отношения к произведениям писателя, но этого уже не скажешь об отношении к женщине, которое Гиппиус обходит молчанием. "Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора", - советовал Гоголь матери в 1844 году. "Исполнили ли биографы Г. это пожелание?.. Можно с разных точек зрения подходить к жизненной задаче, поставленной Гоголем... но игнорировать ее нельзя", - писал Мочульский в книге "Духовный путь Гоголя". Жанр чисто "литературной биографии" мало что может прояснить в отношении такой непостижимой личности, какой был Гоголь. Русский человек привык искать ответа о смысле жизни не только в художественной, но и в мемуарной литературе. И кто, как не Гоголь со всеми его мучительными исканиями своего места в жизни, мог бы удовлетворить эти экзистенциальные запросы? Но для выполнения такой задачи и состав сборника должен был бы быть несколько иным. А так... "Все перерыли и ничего не нашли", - слова Василия Розанова, адресованные биографам Гоголя, в большой мере можно отнести и к этой - оригинальной, интересной, с большим знанием дела сделанной книжке.