Дуэль на клавиатурах

Его Величество император Иосиф назвал Моцарта Поэтом.  Моцарт в Зальцбурге. Гравюра XIX века по рисунку Фридриха Швёрера

Известный либреттист Штефани, имевший при Венском Дворе репутацию тарана, который пробивает любые административные преграды, предложил Моцарту либретто оперы о том, как испанский гранд спасает из турецкого сераля свою возлюбленную.

Османская тема была в моде. Восточный колорит привлекал венцев, объевшихся изысками европейской оперной кухни, а музыкальный колорит янычар привлек Вольфганга. Его всегда интересовали новые звучащие пространства. Чтобы завоевать симпатии публики, автору достаточно было употребить турецкий колорит не на пользу, а во вред сарацинам. Видеть на сцене турецкого пашу в роли обманутого злодея доставляло христианам той поры большое удовольствие. Неожиданно возник и личный момент. Ничего не зная об отношениях Амадея и Констанцы, либреттист назвал свою оперную героиню Констанцей. Вольфганг счел это божьим знаком. В роли зловредного паши, у которого, точнее у которой, ему предстояло похитить свою Констанцу, Амадей представил Цецилию – будущую тещу, в чьем интриганстве и лицемерии он, как заочно и его отец Леопольд, ничуть не сомневался. Тогда в один узелок завязывались два похищения двух Констанц: вымышленной либреттистом и подлинной – Констанцы Вебер, а премьеру оперы было бы красиво связать со свадьбой. Таким образом, определялась дата свадьбы, до сих пор не обозначенная. Но состоится ли и когда премьера оперы, которую, между прочим, надо было еще написать? И здесь в узелок вплеталась третья нить: Русский Двор. В Вену с неофициальным визитом прибывали Великий князь Павел Петрович (на венский манер: Русский принц) и его супруга Великая княгиня Мария Федоровна (Русская принцесса).

Екатерина II задумала грандиозное представление своего сына – будущего властелина России – европейским Дворам с тем, чтобы личные отношения укрепили в сознании дружественных монархов уверенность в солидарности России и Европы. Задуманный Екатериной эффект визита состоял в том, что если Петр Великий пробирался в Европу тайно, под вымышленным именем и, засучив рукава, учился строить корабли на голландских верфях, то его правнук въезжал в Европу как истинный европеец, искушенный в искусствах и архитектуре; как знаток языков; как сведущий в тонкостях этикета наследник необозримого царства, и въезжал во главе блестящей свиты самых знатных представителей европейски образованного Русского Двора. «Денег не жалеть!» – распорядилась матушка, отправляя сына в долгий путь. Правда, статус Великого князя она понизила, а самого его переименовала в графа дю Нор (граф Северный), но принимавшим монархам этот «секрет» был хорошо известен.

Ясно, что строго рассчитать по времени маршрут продвижения кавалькады от Санкт-Петербурга до Вены не представлялось возможным. Но либреттист загорелся желанием подготовить премьеру к приезду Высоких гостей. Загореться ему было тем легче, что свое дело он сделал, а Моцарту только еще предстояло сочинить Музыку, разучить партитуру с оркестром, партии – с певцами, поставить оперу на сцене, если император даст на то свое одобрение; короче, начать и кончить. «Ради искусства» Штефани согласился в процессе работы композитора вносить изменения в либретто.

У Вольфганга было свое понимание приоритетов оперного театра. Главное в опере – голоса солистов. За ними следует звучание хора и оркестра, то есть Музыка. И на последнем месте – слова, либретто. Поэтому по ходу дела либретто можно менять сколько угодно во имя Музыки, Музыку во имя звучания хора и оркестра, а их – во имя голосов солистов. Все усилия создателей оперы направлены на конечную цель – наслаждение красотой человеческого голоса.

Договорились.

Амадей включился в работу, то есть, забыв обо всем на свете, погрузился в свои мелодические галлюцинации, ноты, репетиции, переписывания арий в форме, максимально удобной для исполнения выбранными солистами – господином Адамбергером (испанский гранд) и госпожой Кавальери (Констанца).

Между тем приезд Павла Петровича и Марии Федоровны откладывался. Видимо, многочисленные соблазны пути и неограниченные финансовые ресурсы – известные провокаторы трат тормозили продвижение цесаревича к Вене. После Пскова, Полоцка, Могилева, великокняжескую чету, по словам очевидца, встречал восторженный Киев. Польша чествовала путешественников балами и охотами. Они проезжали повсюду, как триумфаторы, хотя никаких подвигов за ними еще не числилось. Моцарта-младшего это радовало: прибавлялось времени для работы над оперой. Констанцу огорчало: она любила Вольфганга, устала от материнской опеки, томилась неопределенностью своего положения. Леопольда смещение сроков несколько успокаивало: авось, еще и не доедут... А Цецилию бесило: жених связывает свадьбу с премьерой, премьеру с визитом Русского принца, но визит завяз... «Паша» могла влиять на жениха, однако Великий князь оставался для «Селима» недосягаем. Никакого влияния на внешнюю политику России при всем желании «тёща» не оказывала и темпом движения кавалькады не управляла.

Пользуясь случаем, Вольфганг приступил к окончательной отделке партитуры, сообщая отцу: «...опера отложена до ноября, потому что Великая персона до той поры не прибудет. Но, возможно, это и к лучшему – предстоит еще внести массу изменений. Отсрочка даст нам время, и я смогу писать не в такой спешке».

Репетиции продолжались. Всё начинало звучать так, как хотел автор. Вольфганг пребывал в прекрасном настроении, когда Штефани принес дурную весть. По мнению Двора «Похищение из сераля» не для ушей Русского принца. Великий князь воспитан в пуританском духе, а не в импровизациях на тему восточных гаремов.

Вместо «Сераля» предлагают дать шекспировского «Гамлета», однако исполнитель главной роли Иоганн Брокман играть отказывается. По его мнению, нельзя английского «Гамлета» показывать «Гамлету» русскому. Это оскорбительно. «Как русскому?» – «А так. Гертруда – Екатерина II. Клавдий – князь Потемкин. Отец Гамлета – Петр III. Гамлет – Павел Петрович». Узнав о словах актера, император Иосиф прислал ему 50 гульденов в награду за этическую чуткость. В итоге «Похищение из сераля» заменили «Альцестой» Глюка, исполняемой по-итальянски.

– По-итальянски? Почему обязательно по-итальянски, если есть немецкие оперы? – спросил Амадей.

– Русский принц считает, что немецкий язык для пения не годится. Петь надо по-итальянски, – ответил Штефани.

– Император сам говорил мне о необходимости немецкой оперы.

– Его Величество не хочет перечить Высокому гостю. Россия – наш союзник в борьбе с Пруссией, а Пруссия поет по-немецки. Значит, мы, проявляя гибкость по отношению к России, должны петь для нее по-итальянски.

– Неужели все дело в том, чтобы угодить Великому князю? У императора всегда было

собственное мнение.

– Оно и осталось. Его Величество изволили добавить: «Я знаю, на что способен Глюк в опере, но я не знаю, на что способен в опере Моцарт».

Император просто не захотел рисковать и предпочел известное. «Но не будь я тараном, если не пробью постановку «Сераля» после отъезда Русского Двора!»

Наконец, в столице Силезии Троппау император Священной Римской империи Иосиф II лично встретил цесаревича и, предложив свою карету, доставил в Вену. Теперь здесь начались балы и маскарады, посещения заводов, охоты, парады, приемы, частные переговоры...

Итальянcкий музыкант был весьма серьезным соперником.  Муцио Клементи. Гравюра XIX века. Библиотека Йельского университета

Но император заботится обо всех. Он не может ограничиться доставлением стольких удовольствий одному господину Моцарту, лишая его занятий с великокняжеской четой. Нет, он не позабыл и самих Высоких гостей, а потому предложил им насладиться дуэлью на двух клавиатурах с участием двух прославленных виртуозов: итальянца Муцио Клементи и австрийца Вольфганга Моцарта. Для пущего азарта Иосиф заключил пари с Марией Федоровной: принцесса поставила на Клементи, император – на Моцарта.

Реальная сила и знаменитость итальянца заставили Вольфганга отнестись к этому «конкурсу» предельно ответственно. Покровительница Амадея графиня Тун предоставила ему свой инструмент, как считалось, лучший в Вене. Готовясь к вечеру, Моцарт разучил русские мелодии на тот случай, если Павел Петрович предложит для импровизаций что-нибудь отечественное.

Рядом с таким щеголем, как Иосиф, требовала щепетильности и стилистика костюма. Артист должен выглядеть безупречно, но скромней, чем император. Туфли с серебряными пряжками – фундамент всего наряда. Кружевные манжеты не годятся – будут мешать игре, а вот голубой жилет на шелковой подкладке убедил Амадея в том, что выбор верен, когда выяснилось, что точно такой же носит императорский камердинер, предстающий перед Его Величеством ежедневно. Значит, одобрено.

Состязание состоялось во дворце Хофбург, в покоях императора.

Когда, оставив карету, Вольфганг проходил внутренний дворцовый дво, и первые снежинки заискрились в зажженных фонарях поздней осени, ложась на серебряные пряжки его концертных туфель, он воспринял это как благоприятный знак небес.

– Господин Моцарт, – сказал встречавший его камердинер государя фон Штрак, – император заключил пари с Русской принцессой, что ни один итальянец не сможет превзойти немца в игре на фортепьяно. Сумма пари весьма значительна. Его Величество рассчитывает на вас.

– Всегда к услугам Его Величества.

– Император расстроится, если проиграет. Он расстроится и как патриот, и как акционер, осуществивший неудачный вклад.

– Постараемся этого избежать.

– Клементи – виртуоз. У вас серьезный соперник.

– Я знаю.

– Гости из России, по-видимому, тоже это знают.

– Ничуть не сомневаясь в таланте маэстро Клементи, буду рад огорчить гостей из России.

Между тем Салон заполнили знатные меломаны, которым предстояла роль музыкальных судей. Распахнулись высокие белые двери, и в зал вошли император Иосиф, Великий князь Павел Петрович, Великая княгиня Мария Федоровна. Она была приятно оживлена, Павел сосредоточен, Иосиф любезен.

Его Величество скромно представил Амадея Их Высочествам:

– Маэстро Моцарт, наш гений.

– Кто может быть лучше Клементи? – засмеялась принцесса.

– А вот сейчас и узнаем, кто лучше: виртуоз из Зальцбурга или виртуоз из Рима?

Вольфганг и Муцио познакомились, успев истощить умеренный запас взаимных комплиментов прежде, чем государь предложил:

– Давайте начнем? Ее Высочество принцесса ставит пари на Клементи, я – на Моцарта.

Салон украшали два рояля: от графини Тун – для Амадея, а напротив – императорский, приготовленный для итальянца. Правда, рояль Его Величества имел небольшую погрешность, о которой Иосиф честно предупредил виртуоза.

– Три клавиши слегка западают.

– Не беспокойтесь, Ваше Величество, какие пустяки! – с итальянской улыбкой ответил Клементи, известный высоким темпом исполнения и таким мощным ударом, который заставлял любую клавишу подскакивать без разговора.

– Я тоже думаю, что ничего страшного, – согласился Иосиф, считавший себя способным оценить игру римского виртуоза с учетом хоть трех запавших клавиш, хоть всех. – La santa chiesa Catholica! («Святая католическая церковь», итал.)

Состязание началось.

Итальянец играл свою сонату prestissimo – быстро, еще быстрей, так быстро, как только можно! Гораздо быстрей, чем следовало бы. Зато ни одна клавиша не успела запасть от такого галопа.

«Бойко, бойко, – согласился про себя Вольфганг. – В игре правой рукой он очень искусен. Очень! Главные его пассажи – терции. Я играл это в пять лет. Вот и всё. В остальном ни на крейцер ни вкуса, ни чувства. Одна техника. Техника и только. Голова и пальцы. Голова и пальцы».

Независимо от Амадея примерно так же оценил игру итальянца Иосиф.

– Alons! («Начали!», итал.) – воскликнул он, взглянув на Моцарта.

После авторской сонаты и вариаций Амадей принял из рук Марии Федоровны сонаты Пиазелли – ее учителя музыки, которые тот сочинил в Петербурге и переписал для ученицы («весьма дурно») своею рукою. Вот по этому-то «дурному» автографу Амадей и сыграл с листа аллегро, а Клементи – анданте и рондо. Потом они развили тему Пиазелли на двух роялях и долго импровизировали.

Виртуозному блеску, скорости итальянца Вольфганг противопоставил утонченность и отточенность, ту проникновенность, от которой перехватило дыхание зала.

– Моцарт! – провозгласил свой вердикт император.

Других мнений не нашлось.

Павел Петрович обратился к Вольфгангу:

– Мой друг князь Дмитрий Голицын не раз говорил мне о вашем искусстве в самой превосходной степени. До нынешнего вечера я полагал, что он преувеличивает. Господин Моцарт, мы сочтем за честь принять вас в Петербурге.

– А нам будет жаль, если вы предпочтете Россию, – сказал Иосиф. – Конечно, вы принадлежите музыке, но хотелось бы, чтобы столицей ваших предпочтений оставалась Вена.

– Она ею и останется, Ваше Величество.

Извинившись перед гостями, Иосиф отвел Амадея в сторону, чтобы потихоньку с ним «пошушукаться». Со всею любезностью.

– Ходит слух, что вы собираетесь жениться?

– О нет! То есть да... То есть...

– Я удивлен вашему выбору.

– Вы его не одобряете?

– Берите пример с Глюка. Поэтам, а вы же Поэт, следует жениться на богатых невестах, чтобы заботы о хлебе насущном не отвлекали их от вдохновений.

– Простите, Ваше Величество, но богатая жена будет требовать внимания к себе, своим интересам, нуждам, капризам... Так можно забросить всякое творчество.

– Нет! Вы не должны себе это позволить. Мне очень хвалили вашу оперу. После отъезда Русского принца надеюсь, нам удастся найти для нее место в репертуаре.

– А в капелле для меня?

– Сколько вам лет?

– Двадцать шесть.

– Моя мать назначила Глюка капельмейстером Оперного театра, когда ему исполнилось сорок, – завершил диалог император уже без той улыбки, которой он одаривал Вольфганга в начале. Не зря про Иосифа говорили, что он – сама любезность, если это ему ничего не стоит. Но если к любезности надлежало приложить денежное содержание, то любезность – и быстро! – улетучивалась, освобождая место для сухой вежливости.

Отказа не прозвучало, но прозвучала отсрочка. На неопределенное время. Если сверяться с Глюком, то на четырнадцать лет. А до глюковских сорока можно и не дожить... Сорок – это срок весьма почтенный при такой интенсивности и скорости жизни. К сорока многих уже не оставалось.

Хорошо, хоть с оперой император обнадежил. Опера – наша опора. И назвал Вольфганга Поэтом. Пафоса Его Величества хватило на то, чтобы возвысить понятие «Поэт» почти до «Ваше Величество», отделив Амадея от тех пустомель, которые осаждают театры бутафорией своих рифмованных пьес и оперных либретто. Нет, Вольфганг не владеет искусством слова более чем на эпиграмму, шутку, игру, пространное письмо отцу или забористое кузине. Но он – Поэт! Его восприятие жизни и смерти – восприятие Поэта. Его щит войне – щит Поэта. Его понятие Чести – понятие Поэта. Он выражает себя не в литере, а в ноте. Однако при этом: «Я прекрасно знаю, какие слова подходят моей Музыке». Только в реальном мире «приходится довольствоваться тем, что есть». Например, либретто Штефани...