Закат Муссолини

Кто бы угадал в этом франте будущего жестокого диктатора?

В  серии «ЖЗЛ» готовится книга «Дуче», посвященная судьбе одного из самых известных диктаторов Европы, создателя бесчеловечной идеологии фашизма (так называемого третьего пути) Бенито Муссолини. Неизвестно, как сложилась бы его жизнь, не свяжи он себя полноправным участием в преступлениях Адольфа Гитлера. Возможно, дуче долго бы еще правил Италией, как делал это его испанский сосед Франко. Но история не прощает тех, кто присягает Злу.

1

Следовало сопротивляться, а Муссолини все чаще впадал в апатию.

Многие из его соратников уже не видели в нем вождя, самые смелые пытались убедить немецких союзников отдать всю власть в Республике Сало более решительному, более твердому лидеру.

Муссолини теперь сам ограничил свой мир рабочим кабинетом.

Доктор Захариа называл его теперь – профессор. Как в старые, добрые, учительские времена. Камин, отделанный майоликой. Удобное кресло. Муссолини просиживал в этом кресле часами – читал, делал записи, вырезал ножницами те статьи, в которых упоминалось его имя. Сохранился список книг, прочитанных им в тот год: Лев Толстой, Хемингуэй, Достоевский. Платон, Сапфо, Кант, «Тихий Дон» Шолохова, Ницше, Эмиль Людвиг, Сорель, Гете, Шопенгауэр. Иногда принимал гостей. В апреле, например, встретился со своим спасителем капитаном СС Отто Скорцени.

«Муссолини совсем отошел от дел, – вспоминал позже капитан. – Он уже не был уверенным в себе руководителем, твердо управляющим своими министрами, он теперь позволял им действовать по собственному усмотрению. Он походил больше на простого философа, чем на главу правительства. Он говорил о философской основе фашизма и о том, как его следует видоизменить в будущем. Он пытался не обнаруживать чувства безнадежности перед своими близкими».

Фернандо Меццасома (один из близких к главе правительства людей) тоже вспоминал о том, что Муссолини в те месяцы будто бы утратил всякую связь с миром реальным. Реакция главы Республики Сало на события и на людей часто выглядела неадекватной, а поведение – непредсказуемым. Даже в разговорах с журналистами, прекрасно зная, что любое неудачное слово может сильно навредить и ему, и его делу, Муссолини не мог удержаться от жалоб. Пару раз он даже сравнивал себя с несчастной ласточкой, случайно залетевшей в чужую комнату. Вот он, как ласточка, бьется о стекла закрытых окон и не может найти выхода.

Да и какой выход?

Через посла Великобритании в Швейцарии Муссолини все же тайно передал письмо, написанное им Уинстону Черчиллю.

«Господин премьер-министр, – писал Муссолини, – события, как ни прискорбно, близятся к развязке. Принимая во внимание положение, в котором оказалась Италия после пяти лет войны, я надеюсь только на Ваше личное вмешательство. Нет смысла напоминать Вам о моем отношении к Истории. (Ну не мог, не мог Муссолини хотя бы на минуту забыть об Истории. – Г.П., С.С.) Возможно, сейчас Вы – единственный человек, который хорошо знает, что любой приговор Истории я приму безропотно. Не могли бы Вы прислать ко мне доверенного человека? Документы, которые я могу передать, Вас крайне заинтересуют…»

Черчилль к тому времени, вероятно, уже прочел письмо (от 23 декабря 1943 года), которое ему сумел переслать из тюрьмы бывший министр иностранных дел Италии Галеаццо Чиано в ожидании расстрела.

«Я был, – писал Чиано, – свидетелем того, как хладнокровно, жестоко и цинично Гитлер и немцы подготовили эту войну… как присоединился к ним из тщеславия и презрения к морали Муссолини, эта трагическая и подлая марионетка…»

Пока генерал СС Карл Вольф пытался договориться о почетном мире с американцами и англичанами, между их секретными службами развернулась самая настоящая борьба за бывшего главу Италии. Это пугало Муссолини. Всю жизнь он верил, что скоро всем миром будет владеть новая Римская империя, а в действительности его побеждали «негры и евреи» (как он называл американцев) и англичане («подлый народец, грязный и деградирующий»).

23 апреля войска союзников (англичан и американцев) заняли всю долину реки По, но силы Комитета национального освобождения Италии вполне свободно чувствовали себя в Венеции, Генуе,  Милане. Понимая неизбежность скорого проигрыша, Муссолини приказал собрать все нужные бумаги, а остальные документы – уничтожить, утопить в озере. «Нам здесь больше нечего делать», – сказал он префекту Гарньяно. «Тогда до свидания», – сказал префект. – «Нет. Это прощание».

Все же Муссолини (скорее по инерции) еще обдумывал про себя проект некоего особенного «альпийского опорного пункта», при этом даже вел вялые переговоры с повстанцами. Посредниками между властями Республики Сало и силами повстанцев выступали кардинал Шустер, журналист Карло Сильвестри и промышленник Джан Рикардо Челла (кстати, купивший типографию газеты «Пополо»). На очередной встрече с представителями повстанцев присутствовали сам Муссолини, его вице-премьер Барраку и члены Республиканской фашистской партии – Челла, Басси и Дзербино. В ходе переговоров (сразу скажем, неудачных) кардинал Шустер (утеряв на минуту должное его сану смирение), прозрачно намекнул Муссолини на добровольное изгнание хотя бы на остров Святой Елены. Муссолини в ответ покачал головой и спросил: «А что, собственно, могут предложить нам повстанцы?» Ответ оказался предсказуемым: «Ничего, кроме безоговорочной сдачи».

2

К этому времени везде, где было возможно, итальянские фашисты сдавались англичанам и американцам, немцев они боялись. В партизанских отрядах все сильнее чувствовалось влияние коммунистов и социалистов, оказывается, вовсе не уничтоженных режимом дуче. После острых дискуссий Комитет национального освобождения Северной Италии, созданный 9 сентября 1943 года по инициативе Итальянской коммунистической партии, принял декрет «Вся власть – КНО!» Одновременно появилось специальное постановление «Об 

Кто знает, как бы сложилась судьба Муссолини, если бы он не связался с Гитлером. Фото из книги

отправлении правосудия». Члены бывшего фашистского правительства и высшие должностные лица, говорилось в этом постановлении, за все совершенные ими преступления будут приговорены к смертной казни и только в менее серьезных случаях – к каторжным работам. Для Муссолини это означало – смерть.

На его глазах итальянцы, будущие великие римляне, вновь стремительно возвращались в обывательское состояние. Муссолини мучительно метался. 21 июня 1944 года он даже заявил, что фашистская партия не может больше оставаться политической, ее с этого дня следует считать просто «организацией военизированного типа». Пытаясь навести порядок в Италии, германские части ужесточали меры.

В августе 1944 года подразделения СС поголовно вырезали всех жителей деревни Санта Анна ди Стаццема. Неменьшей жестокостью отвечали на такие действия и сами повстанцы, так что развязка приближалась.

Окружение Муссолини было охвачено тревогой.

Одни его сподвижники настаивали на попытке укрыться в Триесте, другие предлагали заняться обороной Милана, превратив город в подобие Сталинграда для союзников; столь же нереальным выглядел план ухода в горы, чтобы там продолжить «великую» борьбу. В конце концов сам Муссолини остановился на плане, предложенном Алессандро Паволини: действительно организовать мощный опорный пункт, но не в Триесте и не в Милане, а в долине Вальтеллине, севернее Бергамо. Генерал СС Карл Вольф, присутствовавший при обсуждении, ни словом не возразил, может потому, что его люди уже вели переговоры с союзниками о капитуляции.

Муссолини никому больше не верил. Находясь в Милане, он (когда мог) лихорадочно обдумывал организацию своего мифического «опорного пункта» в долине Вальтеллине. В конце концов при определенном везении можно было, наверное, выторговать почетный мир. Но времени уже не было.

Гуидо Буффарини настойчиво предлагал главе Республики Сало уйти в Швейцарию. Бывшая любовница дуче Франческа Лаваньини так же настойчиво звала его в Аргентину. Кларетта Петаччи предлагала инсценировать (совсем уж романтический вариант) автокатастрофу и скрыться. Даже доктор Захариа предложил обдуманный им вариант побега – в Испанию.

Но Муссолини ни на что не мог решиться. Он был болен. Он устал. Он внутренне выгорел. Он готов был к самому трагическому (его слова) концу. Еще день-другой, и он распустит армию и милицию (так он предполагал) и с последними верными чернорубашечниками уйдет в горы…

3

«Последний раз я видел моего отца утром 17 апреля 1945 года на озере Гарда в Гарньяно, – вспоминал младший сын Муссолини Романо. – На нем была военная форма. Я выглянул в окно и увидел, как он в последний раз помахал мне рукой. С мамой Ракеле, младшей сестрой Анной-Марией и Джиной, вдовой моего брата Бруно, мы жили на вилле Фельтринелли. В то утро я играл на пианино в комнате, окна которой выходили во внутренний дворик, предназначенный для стоянки автомобилей. Я играл вальс из «Веселой вдовы». Ференц Легар преподнес отцу в подарок оригинал своей партитуры, и отец каждый раз приходил в восторг, когда я исполнял что-нибудь…»

Отсюда, из нелюбимого им городка Гарньяно, Бенито Муссолини с остатками своих людей (как он считал, самых верных) направился к озеру Комо. Там, в долине Вальтеллина по нижнему течению реки Адда, в неприступных Итальянских Альпах он надеялся (теперь уже – только надеялся) создать свою последнюю крепость.

«Это будут Фермопилы фашизма. Подобно царю Леониду и его героям, я принесу себя в жертву, чтобы преградить путь врагу».

Звучало сурово и мужественно, но никого не убеждало.

В небольшом городе Комо фашисты заняли здание префектуры.

Здесь, в предгорьях Альп, к Муссолини присоединилась донна Ракеле, правда, уже на следующее утро он с нею простился. Он не хотел вовлекать жену в свою последнюю авантюру. Сохранилась его записка: «Дорогая Ракеле. Вот я и достиг последнего этапа жизни, последней страницы моей жизни. Быть может, мы больше не увидимся. Поэтому пишу это письмо. Я прошу у тебя прощения за все то зло, которое невольно тебе причинил. Но ты знаешь, что ты была единственной женщиной, которую я по-настоящему люблю. (Отнюдь не одной только донне Ракеле Муссолини делал подобные признания. – Г.П., С.С.) Мы отправляемся в Вальтеллину, а ты с детьми постарайся добраться до швейцарской границы». Муссолини надеялся, что преследовать донну Ракеле не будут, ведь его жена никогда не была связана с политикой.

«Если же ты, – добавлял он в своей записке, – не получишь в Швейцарии убежища, сдайся союзникам, думаю, они отнесутся к тебе более благосклонно, чем итальянцы. (Вот когда он еще раз с нескрываемым презрением отозвался о своих мягкотелых и бесхребетных «итальяшках». – Г.П., С.С.) Позаботься о детях, особенно об Анне, которая как никто нуждается в этом. Ты знаешь, как я люблю детей. Наш Бруно, чья душа сейчас на небесах, заступится за тебя перед Богом».

4

Уйти в Швейцарию – на этом настаивал и Гуидo Буффарини.

Но у Муссолини не было никаких четких планов. Когда несколько орудий и танков поддержки все-таки прибыли в Комо, глава Республики Сало был уже в Менаджо. 27 апреля именно туда Алессандро Паволини привел… двенадцать человек! Всего двенадцать – вместо обещанных трех тысяч! Чернорубашечники не хотели больше сражаться за Муссолини: частично разбежались, частично сдались партизанам. Правда, прибыл в Менаджо немецкий моторизованный отряд – двести бойцов противовоздушной обороны под командованием лейтенанта Фальмайера. Муссолини решил уходить дальше с немцами. В бронированной машине вместе с ним разместились Алесcандро Паволини, Елена Курти (внебрачная дочь Муссолини), Кларетта Петаччи (его любовница), Бомбаччи, Баракку, Паоло Порта и Пьетро Каррадори.

Казалось, все идет хорошо, но около семи часов утра движущуюся колонну в небольшом городке Муссо остановили партизаны 52-й повстанческой бригады «Гарибальди». Начались томительные переговоры немцев с партизанами Пьера Беллини делле Стелле (по прозвищу Педро). Немцев было гораздо больше, они были лучше вооружены, но никакого желания драться не испытывали. Всем надоела война. Все хотели жить. Поняв это, партизаны разрешили немцам уйти, но с условием, что в селении Донго все машины будут осмотрены. Улучив момент, лейтенант СС Бирцер незаметно посоветовал Муссолини пересесть в один из немецких грузовиков, даже дал ему шинель и немецкую каску. Муссолини отказался. Он чувствовал себя плохо. Только Кларетта и Елена Курти сумели его уговорить. Кларетта в последний момент сама хотела забраться в грузовик вместе с Муссолини, но немцы вернули ее в машину брата, стоявшую в самом конце колонны. В Донго начался осмотр машин. Здесь партизан Джузеппе Негри узнал бывшего дуче.

Он тотчас подозвал к машине замполита 52-й бригады Урбано Ладзаро (по прозвищу Билл), и тот тоже узнал его. Муссолини заставили выйти из грузовика и отвели в местную ратушу. Он не сопротивлялся. Он даже не возражал. Похоже, из-за болезни он вообще плохо воспринимал происходящее. В Милан немедленно сообщили об аресте главы Республики Сало. (Сопротивление партизанам оказал только Алесcандро Паволини, в перестрелке он был ранен.) Там, в Милане, специальный повстанческий комитет в ночь с 27 на 28 апреля принял решение казнить Бенито Муссолини прямо в Донго, ни в коем случае не допустить того, чтобы он снова попал к немцам: «Казнить дуче должны мы, итальянцы».

Состав комитета хорошо известен. В него вошли коммунисты, социалисты и члены Партии действия: Луиджи Лонго, Эмилио Серени, Сандро Пертини и Лео Валиани. Исполнение приговора доверили партизану Вальтеру Аудизио (по прозвищу Валерио), бывшему бухгалтеру. Он незамедлительно выехал в Донго с помощником – рабочим по имени Альдо Лампреди (по прозвищу Гуидо). С ними отправились еще двенадцать партизан. Правда, к этому времени Муссолини перевезли в соседнюю деревушку Джулиано ди Меццегра, это в трех километрах от Донго. Кларетта Петаччи упросила охрану оставить ее с Муссолини. «Почему вы следуете за мной?» – устало спросил Муссолини. Она ответила: «Потому что так хочу».

Шел дождь. Почти все время шел дождь. Машины добрались до Джулиано ди Меццегра. Муссолини и Кларетта провели там ночь (под охраной) в домике фермера Де Мария. В одиннадцать часов утра их разбудил Валерио: «Я прибыл освободить вас».

Возможно, в первый момент Муссолини поверил, что сейчас повторится чудо, однажды уже сотворенное капитаном СС Отто Скорцени, но Валерио вел себя слишком грубо, чтобы поверить в такое. Он даже не поздоровался. В книге «Именем итальянского народа!», позже написанной бывшим бухгалтером, он утверждал, что именно по его приказу пленников вывели к мокрой каменной ограде виллы, принадлежавшей инженеру Беллини. Все время, ни на минуту не прекращаясь, шел дождь. Кларетта была в меховом манто, она плакала, не столько от страха и беспомощности, сколько от того, что Муссолини, казалось, ни на что не обращает внимания. (Он действительно почти терял сознание от ужасных болей в желудке.) Валерио грубо подтолкнул Кларетту к Муссолини и поднял залитый дождем автомат. «Именем итальянского народа!» – произнес он. Но автомат заклинило. Пистолет дал осечку.

Тогда Валерио вырвал автомат у партизана Микеле Моретти и одной очередью сразил Муссолини и его любовницу. Трупы расстрелянных были оставлены на земле под дождем, а сам Валерио на машине сразу помчался в Донго. Несмотря на протесты мэра города и командира 52-й партизанской бригады, в тот же день на центральной площади Донго были расстреляны еще пятнадцать арестованных фашистов. 29 апреля тела казненных (в Донго и Джулиано ди Меццегра) привезли в Милан и там бросили на углу площади Лорето. В бесформенной страшной груде валялись расстрелянные партизанами Бенито Муссолини, Кларетта и Марчелло Петаччи, Барраку, Меццасома, Паоло Дзербино (министр внутренних дел Республики Сало), Алессандро Паволини, Николо Бомбаччи, Роджеро Романо (министр общественных работ), Аугусто Ливерани (министр связи), Аволо Порто (инспектор фашистской партии в Ломбардии), Луиджи Натти (личный секретарь Муссолини), Альфредо Копполо (директор Института фашистской культуры), Эрнесто Дакуанно, Марио Нуди (президент Сельскохозяйственной ассоциации), полковник Вито Казалиноуво и Хинтмейер (пропагандист). Чуть позже в ту же груду бросили тело расстрелянного Акилле Стараче.

Вокруг убитых сразу собралась толпа. Люди были вне себя. Слишком много свалилось на них в последние годы. Многие потеряли близких, практически все обнищали, оголодали, все чувствовали себя униженными, отверженными. Кто виноват? Дуче!

Кто-то сунул в руку мертвого Муссолини шутовской скипетр – древко фашистского вымпела, кто-то втащил его тело на тело мертвой Кларетты, потом стали стрелять в некогда обожаемого, а теперь ненавистного человека. Только после этих выстрелов партизаны разогнали толпу холодной водой из пожарных брандспойтов. Но потом сами, воодушевясь, подтащили трупы к бензоколонке «Пьяццо Лорето» и там подвесили за ноги Муссолини, его любовницу (все же кто-то сердобольно подвязал ей сваливавшуюся с ног юбку) и трех его сподвижников к балкам перекрытия – на том самом месте, где за год до этого фашисты сами жестоко казнили пятнадцать партизан.

Дождь шел и шел. Он продолжался и продолжался. Через некоторое время мокрые веревки все же надрезали и упавшие тела казненных столкнули в сточную канаву. Пусть все видят: зла больше нет. Но только 1 мая Бенито Муссолини и Кларетта Петаччи были похоронены на миланском кладбище Музокко (Симитеро Маджиоре) в безымянной могиле на участке для бедных.

P.S.

Однажды (в ноябре 1937 года), отдыхая с Клареттой Петаччи на любимой Адриатике, дуче торжественно и театрально (как только он умел) поднялся на ступеньку какой-то заброшенной каменной лестницы и вскинул над головой правую руку: «Хочу, чтобы в будущем мне поставили такой вот памятник в полный рост. Я с мечом в руке, мой взгляд устремлен вдаль. И чтобы на голове был шлем, напоминающий императорский, а в руках – меч. Колоссального размера меч, двухметровый, не меньше. Хочу, чтобы дети в будущем говорили: «Вот каким был Муссолини!»

Кларетта снизу восхищенно смотрела на дуче. Чудесный закат. Волнующееся море. Вечность и слава. «Так и будет. И мы всегда будем рядом», – крикнула Кларетта.

И вот они действительно оказались рядом и действительно теперь навсегда, правда, мертвые, подвешенные кверху ногами к перекрытиям бензоколонки, а затем, как падаль, выброшенные в сточную канаву.