Алекс Громов
Торпеда, переданная музею ВМФ в Москве советом ветеранов соловецких юнг и музеем соловецкой школы юнг Северного флота. Иллюстрация из книги
Оборона Заполярья занимает достойное место в ряду трагических и героических страниц истории Великой Отечественной войны. Легендарный пограничный знак № 1, возле которого немецко-фашистские захватчики так и не смогли ступить на территорию Советского Союза, находился именно на этой суровой земле – на полуострове Рыбачий, прославленном не только в истории, но и в знаменитой песне «Прощайте, скалистые горы».
С обороной Арктики связана и непростая история отношений между странами – союзницами по антигитлеровской коалиции. Здесь, среди льдов и туманов, в опасной близости от берегов оккупированной Норвегии пролегал путь Арктических конвоев, доставлявших в Советский Союз из Англии оружие и боевую технику, боеприпасы, продовольствие, металл, каучук и многие другие важнейшие ресурсы, так необходимые нашей воюющей стране. В заполярных водах советские и британские летчики, моряки и подводники вместе обороняли морские караваны и совершали рейды против немецких баз, громя общего врага.
На суше, по ледяной пустыне тундры, порой не мог пройти никакой транспорт, и сложнейшая задача по обеспечению фронта легла на плечи отважных каюров-ненцев, которые на оленьих и собачьих упряжках доставляли боеприпасы и продукты, вывозили раненых. На продуваемых всеми ветрами островках месяцами, а то и годами без смены трудились метеорологи, снабжавшие моряков и летчиков важнейшей информацией о погоде и ледовой обстановке. Не случайно в ходе обороны Заполярья стала в полной мере очевидна стратегическая значимость этого региона, которому и в наши дни уделяется огромное внимание.
Проблема практического освоения будущего Арктического театра военных действий стала актуальной для нашего флота уже в 1930-е годы. Да и будущий противник заинтересовался советской Арктикой еще за несколько лет до нападения на СССР. В Германии пристально следили за освоением арктических территорий и судоходством. Так в немецком морском журнале «Марине Рундшау» («Marine Rundschau») отмечали, что «Германия будет вынуждена для полноценной блокады Советской России на Восточном фронте послать флот на север с целью прервать арктические коммуникации Советской России и, может быть, для захвата морских и авиационных баз на мурманском побережье».
Эти слова процитировал начальник Главсевморпути, прославленный полярник Иван Дмитриевич Папанин 15 марта 1939 года в своей речи с трибуны XVIII съезда ВКП(б). Но при этом Папанин все же давал чересчур оптимистическую оценку положения в Арктике. «Нелишне напомнить, что во время интервенции кое-кто уже высаживался на нашем мурманском побережье. Известно также, чем закончилась эта авантюра. Сейчас немецким и иным фашистам не придется себя утруждать сложной работой по высадке десанта. Их корабли мы постараемся затопить еще в море».
За десять дней до упомянутого доклада Политбюро утвердило проект постановления СНК СССР, разрешающего Герою Советского Союза комбригу Владимиру Коккинаки и штурману майору Михаилу Гордиенко беспосадочный перелет по линии Москва–Тронхейм, Норвегия–Рейкьявик, Исландия – мыс Фаруел, Гренландия – Батл-харбор, Ньюфаундленд (ныне Канада) – Нью-Йорк. Для полета избрали самолет конструкции Сергея Ильюшина ЦКБ-30 («Москва»). Тем самым ВВС СССР стали срочно осваивать так называемый Западный маршрут – воздушную трассу к берегам Великобритании и США, могущую при необходимости хотя бы частично заменить традиционную морскую, начинавшуюся в Мурманске и Архангельске, но способную попасть под удары врага.
Помимо планируемого создания новых баз флота и авиации руководство СССР уделяло внимание пограничникам. 7 марта 1939 года было принято постановление Политбюро «Об усилении охраны государственной границы в Мурманской области», обязавшее органы НКВД немедленно увеличить численность погранвойск в регионе на два батальона.
Народный комиссариат водного транспорта СССР, которым тогда еще официально руководил Николай Иванович Ежов (9 апреля 1939 года он был снят с должности, а наркомат разделен на два – Наркомат морского флота СССР, который возглавил Семен Семенович Дукельский, и Наркомат речного флота СССР), должен был «выставить у входа в Кольский залив судно под брандвахту для постоянного дежурства на нем представителей лоцманской службы, портового санитарного надзора, таможни и пограничников для контроля прибывающих в залив судов и для контроля судов, выходящих из залива в море». Это закрывало ранее практически свободный доступ к Мурманску.
 |
| Санаторий «Севморпути» находился рядом с
аэродромом полярной авиации в усадьбе Братцево. Иллюстрация из книги |
В направленном 28 августа 1939 года председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову докладе «Об оперативном значении островов Шпицберген и Медвежий (архипелаг Свальбард)» нарком Военно-морского флота Николай Кузнецов привел последние данные советской разведки: «Оживленная деятельность немцев по разведке, исследованию и подготовке архипелага для оперативного использования во время войны выражается в частых посещениях военными судами и самолетами (чаще под норвежским флагом). Так, в 1938 году в бухту Гринхарбор вошло военное судно с самолетом на борту под норвежским флагом, однако сошедшая на берег команда разговаривала на немецком языке и производила аэрофотосъемку залива. Это же судно посетило и остров Медвежий…».
Для защиты северных рубежей страны в марте–июне 1939 года в Мурманске и Кировске (Ленинградский военный округ) была на базе 162-го стрелкового полка 52-й стрелковой дивизии и частей 54-й стрелковой дивизии сформирована 104-я горнострелковая дивизия (командир – до января 1941 года – генерал-майор Владимир Иванович Щербаков), летом 1940 года переформирована в 104-ю стрелковую дивизию.
Меньше чем за месяц до нападения на СССР, 25 мая 1941 года, Верховное главнокомандование вермахта провело трехдневное совещание с участием финской военной делегации во главе с генералом пехоты Эриком Хейнрихсом, начальником Генерального штаба Финляндии с 16 мая 1940 по 29 июня 1941 года и с 29 января 1942 по 6 октября 1944 года. Хейнрихс, будучи представителем главнокомандующего финскими вооруженными силами, отвечал за военные отношения с Германией в январе–феврале и в мае–июне 1941 года. В течение трех майских дней, с
25-го по 28-е, в Зальцбурге и Берлине прошли совещания немецких и финских военных.
Согласно планам Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии, главной задачей финской армии будет связывание русских сил в районе Ладожского озера, причем финское наступление должно было начаться через четырнадцать дней после начала осуществления немецкого плана «Барбаросса».
Финская делегация в ответ заявила, что район Ладожского озера представляет для них важный интерес, поэтому они не будут выжидать две недели, а начнут наступление сразу, но при этом сконцентрируют все свои вооруженные силы на Ладожском фронте и не будут передавать свой корпус для участия в боевых действиях в советском Заполярье – германском наступлении на Кандалакшу.
Спустя неделю, 3 июня 1941 года, совещания немецких и финских военных возобновились уже в Хельсинки. В ходе переговоров было достигнуто соглашение о том, что III корпус (две дивизии) и печенгский отряд (три роты и артиллерийская батарея) будут приданы армии «Норвегия». В течение двух недель, предшествующих немецкому вторжению, до 21 июня 1941 года включительно, в порты Финляндии заходили немецкие суда, откуда выгружались боевая техника, транспортные средства и войска, которые затем были размещены в Лапландии.
Опираясь на данные разведки и норвежских беженцев, оказавшихся на советской территории, командование флотом было в курсе, что гитлеровцы сосредоточили свои войска и боевую технику на территории Северной Норвегии и в районах Финляндии, граничащих с Советским Союзом. Помимо этого имелись сведения, что немцами сформирована военно-морская группа «Норд» и происходит концентрация надводных и подводных кораблей Третьего рейха на базах, располагающихся неподалеку от советско-норвежско-финляндской границы. Помимо этого отечественными постами береговой охраны были замечены в нескольких местах вблизи территориальных вод советского Заполярья перископы чужих подлодок. При этом командование вермахта и ВМФ Германии, считая себя – как победителей Европы – неуязвимыми, в период развертывания своих сил для нападения на СССР перестало, по словам командования отечественным Северным флотом, соблюдать элементарную осторожность, постоянно давая своими действиями на границе подтверждения, что вторжение случится в течение нескольких ближайших дней.
Наглядный пример – около двух часов дня 17 июня 1941 года командующему Северным флотом доложили, что в небе – над главной базой флота – появились германские самолеты. Как потом выяснилось, над бухтой и Полярным пролетел самолет с опознавательными знаками ВВС Германии, причем так низко, что оперативный дежурный по Северному флоту, выглянув из окна служебного помещения, разглядел немецкого летчика в кабине. Сфотографировав гавань Полярного, немецкий самолет прошел над Кольским заливом и над аэродромом в Ваенге и отправился восвояси. Ни одна из советских батарей ПО не сделала по нему ни одного выстрела, несмотря на ранее полученные инструкции – открывать огонь в подобных случаях. В объяснениях командиров батарей командующему флотом звучала одна и та же фраза – не открывали огня из-за боязни что-либо напутать. Артиллеристы боялись поддаться на провокацию немцев, могущую стать причиной конфликта и – что возможно – начала полномасштабных боевых действий. Головко дал приказ перехватить самолет, но поднятые в воздух дежурные истребители (И-15 и И-16) не обладали нужной скоростью полета для перехвата, и немецкий самолет отправился на свой аэродром с собранной информацией о главной базе нашего Северного флота.
Спустя несколько часов над советской Арктикой появилось звено немецких самолетов, один из которых прошел над бухтой Озерко. Выполняя приказание командующего Северным флотом: в случае появления неизвестных самолетов – сбивать, отечественные зенитки открыли дружный огонь, но так и не смогли задеть чужие самолеты, летевшие на высоте свыше 7 тыс. м. Было очевидно, что немцы делали последние приготовления к нападению.
После этого Головко доложил о случившемся не только наркому ВМФ Кузнецову об этих инцидентах, но и отправил телеграмму генерал-лейтенанту Маркиану Попову – командующему Ленинградским военным округом, которому Северный флот был подчинен в вопросах сухопутной обороны. Головко оперативно получил ответ, подписанный начальником штаба Ленинградского округа: «Не давайте повода противнику, не стреляйте на большой высоте». Головко объявил на Северном флоте оперативную готовность № 2. Такая готовность была объявлена и на Балтийском флоте. До начала Великой Отечественной войны оставалось три дня…
Общепринятым является мнение о внезапности немецкого вторжения на территорию СССР. В последнее время версия о Сталине, не желавшем прислушиваться к тревожным сообщениям разведки, слегка потеснилась перед мнением, что советское руководство прилагало все усилия, чтобы избежать провокаций и обвинений в том, что это СССР начал войну. Хотя в неизбежности войны никто не сомневался задолго до рокового дня 22 июня 1941 года.
Вопрос, насколько неготовность к войне была результатом того, что военная реформа в Советском Союзе была далеко еще не завершена, а насколько – последствием сознательных усилий по уклонению от опасности тех самых провокаций, до сих пор служит темой для дискуссий. С другой стороны, флоты встретили первый натиск немцев и их союзников в полной боевой готовности. Корабли Северного флота по приказу адмирала Головко покинули базу в Полярном за несколько дней до начала войны и рассредоточились по окрестным природным бухтам. Поэтому налеты люфтваффе в первые часы войны не причинили им вреда.
