Очки

Это ужасно печально – цепляться за вещи, которые не имеют никакого значения. Он всегда расстраивался, когда что-то терял. Например, расческу забыл в отеле, книгу в поезде, перчатки еще где-то. Ну, вроде бы, ну что здесь такого, потерял – и бог с ним, новые купишь, это такие мелочи. Это всего лишь вещи, которые не имеют к тебе никакого отношения. Они не делали тебя счастливее, и без них ничего не изменится. Как же можно держаться за вещи, придавать им такое значение, если они ничего не меняют? Поэтому, когда вдруг осознаешь свою привязанность к вещам, понимаешь, что ты глубоко несчастлив. Это какая-то жалкая попытка связать себя с этим миром и придать своему существованию в нем смысл – ценить то, что не ценно.

И ведь если думать масштабно, то эти потери – не более чем иллюзия. В бесконечном множестве миров существуют мириады миров, в которых он ничего не потерял. Он очень хорошо это знал, будучи физиком-космологом. В современной физике уже никто не сомневался в том, что наш мир только один из возможных. В этом свете переживания из-за расчески кажутся особенно нелепыми. Здесь потерял, а там нашел. С учетом того, что возможен абсолютно любой мир, значит, есть и такой, где он нашел сразу тысячу расчесок. Где все красивые женщины готовы отдаться ему сразу и без разговоров… Так, но это не имеет отношения к делу. Итак, потери.

Расчески и расчетливые женщины часто случаются вместе. Эдгар Дега. Женщина, расчесывающая свои волосы. 1887–1890. Музей д'Орсе, Париж

И вот он потерял очки. Совершенно непонятным образом: сидел в ресторане в очках, обедал, разговаривал с молодой аспиранткой. Напряженно думал, как бы ее соблазнить, то есть достаточно ли его авторитета ученого, известного физика, чтобы без долгих процедур поскорее уложить ее в постель. А то ведь как бывает: думаешь, что ты крутой, знаменитый, и поэтому все женщины готовы с тобой на все. А на деле оказывается, что да, они тебя уважают, почитают, может быть, даже преклоняются, а о сексе и речи быть не может. Потому что ты старый, седой и зубы не чистишь. Конечно, есть расчетливые молодые ученые, аспирантки, которые ради продвижения готовы на все. Но дело в том, что он-то не собирается никого продвигать незаслуженно, то есть только за секс. Это исключено.

Слова, которые мы используем, выбирает подсознание – вдруг понимает он. Вот только что он напряженно думал о расческах. И от них внезапно перешел к расчетливым аспиранткам. Не случайно, совсем не случайно слова «расческа» и «расчетливый» начинаются одинаково. Подсознание, а не сознание выстраивает нашу мысль, выбирая слова и образы непостижимым образом…

Итак, в ресторане он был в очках, это точно. Он их не снимал. Разве что, желая выглядеть более мужественно и привлекательно, сделал то, чего не делал никогда раньше – задвинул очки на затылок, использовав их как ободок для волос. Вернувшись домой, он обнаружил, что очки исчезли. Их нет нигде. Точнее, про очки он вначале и не вспомнил. Лишь потом, собираясь в очередной раз выходить, он вдруг почувствовал, что случилось неладное. Он вмиг сообразил, что потерял их, хотя еще и не начинал искать.

Он искал их повсюду. Под кроватью, диваном, креслами, в туалетной комнате. Особенно тщательно он искал в туалете. Ему казалось, что он снял их именно там. Он возвращался в туалет вновь и вновь, пока, наконец, не понял, что туда его ведет не шанс найти очки, а наличие унитаза и, как следствие, бессознательное желание избавиться от неприятных ощущений, вызванных потерей.

Убедившись, что очки отсутствуют, он сел в кресло и затосковал. Вот горе-то. Такое чувство, как будто мир рушится и жизни конец. Невосполнимая утрата.

– Да ладно, – сказал он сам себе, – это же мелочи, ты купишь новые.  Знаю. Но, боже, как плохо-то… Мои очки.

А вы сможете найти здесь очки? Фото Алисы Ганиевой

И так ему в этот самый момент стали дороги эти очки, как никогда раньше. Это как-то связано со страхом смерти, вдруг понял он. Да, именно так, он боится смерти и поэтому, стремясь отвлечься от мыслей о ней, ищет повод для переживаний. Переживания должны быть достаточно сильны и назойливы, чтобы перебить страх. Теперь все понятно, дело не в очках, не в расческах, не в расчетливых аспирантках, а в смерти, страх перед которой пытается побороть наше сознание любыми способами. Вот так и возникают неврозы навязчивых состояний. В самом деле,  успокаивал он себя, нередко у людей, совершенно успешных и благополучных, случается депрессия, доводящая до самоубийства. Так вот это как раз потому, что они в силу своего благополучия остаются один на один перед лицом смерти и не в силах ни на что отвлечься.

«Одно я знаю точно, – подумал он, – очки не пропадают бесследно. Значит, если их здесь нет, то они остались в кафе. Надо туда идти».

– Фотоаппарат! – вдруг вспомнил он. У него был с собой фотоаппарат, которым аспирантка сделала несколько снимков. Ему немного неприятно было вспоминать об этих снимках – уж очень умное и красивое лицо он пытался состроить. А известно, чем больше стараешься перед объективом, тем дебильнее и неестественнее у тебя вид. Глаза с непонятной поволокой устремлены куда-то вдаль, губы искривлены в многозначительной полуусмешке, которой у тебя никогда не бывает, брови изогнуты черт знает как. Но самое важное, конечно, глаза – как будто взял их взаймы, в камеру посмотреть.

Он пролистал на экранчике мыльницы кучу кривых пейзажей и каких-то унылых домов, которые вживую казались ему привлекательными, и наконец нашел то, что искал. Вот фото, сделанные в кафе. Все так и есть, как он думал – он сидит с нелепо сощуренными глазами, на голове его очки. На деле получилось не так сексуально, как он рассчитывал, хотя очки и убрали волосы назад, все же одна седая прядь высотой сантиметров десять выбилась и стоит вертикально. И вот – эта полуулыбка идиота. У него испортилось настроение. Ну уж точно она не воспринимает его как мужчину. В лучшем случае как странненького дядю, который многого добился и от которого многое зависит, поэтому к нему надо относиться с уважением и снисходительно.

Итак, очки на месте. Он их не снимал. Надо идти в кафе.

И все-таки совершенно непонятно, почему из множества вселенных, где он есть, он воспринимает, сознает именно эту, в которой дела идут не самым лучшим образом. Ведь есть полно таких, где все обстоит намного, намного лучше! Как сместить точку зрения?! Как перенести свое сознание туда, в другой мир? В такой, где он не терял эти проклятые очки.

Это, конечно, ужасно, что какие-то очки до такой степени лишают покоя и мешают жить. Ну это же смешно! Купишь новые, точно такие же. Но вот нет, надо идти в кафе, позориться там, ничего с этим не поделаешь.

В кафе никто не видел его очков. Официантка, которая их обслуживала, развела руками и сказала, что ничего не находила. Но не обманывает ли она его? Не украла ли? Но это абсурд, зачем ей могут понадобиться его очки. И все же как-то странно смотрят на него другие официанты, слишком внимательно, словно знают, что он потерял очки! Заговор? Они украли его очки и теперь смеются над ним, а стерва, коварная тварь, разыгрывает из себя дурочку?

Повезло, что ты еще в не сумасшедшем доме, – сказал он сам себе. Он пошел обратно, тщательно осматривая дорогу и обочины, надеясь обнаружить очки. В конце концов они могли просто упасть с его головы.

Он представил, как он вот так вот сейчас идет, старый дурак, смотрит, напрягая слепые глаза, в траву, а парень той официантки, молодой красавец, щеголяет сейчас в его очках! От обиды он остановился. Мысль о том, что кто-то другой носит его очки, была невыносимой. Как будто часть тебя перестала быть твоей частью. Так вот у тебя отбирают тебя, пока от тебя ничего не остается.

«Но самое страшное, – вдруг заговорил в нем ученый, – это если очки просто исчезли. То есть если он их не потерял, а они провалились в какую-то пространственно-временную щель, оказались затерты между мирами, между измерениями, нигде, в ничто. А это, пожалуй, катастрофа. Что произойдет с миром, если в нем случилось нечто невозможное? Мир погибнет, он разрушится».

Он остановился и огляделся внимательно. Ничто не предвещало конца. Небо спокойное, ясное, в свиток не сворачивается.

Был и другой вариант: квантовое туннелирование. Очки стуннелировали куда-нибудь на другой край света. Но какова вероятность туннелирования такого крупного объекта, как очки? Она, подумал он, намного меньше, чем вероятность конца света. Туннелирования очков пришлось бы ждать намного дольше, чем существует Вселенная.

Стоп! – он опять остановился. Он вспомнил, что аспирантка снимала его на телефон. Да-да, сразу после того как она сделала фото его мыльницей, она попросила разрешения сфотографировать его на свой телефон. Он разрешил, и она сняла небольшое видео, секунд  десять.

Вернувшись домой, он написал ей письмо с просьбой срочно выслать ему видео под тем предлогом, что его коллегам в Нью-Йорке очень нужно видео с ним, а у него никакого другого нет. Предлог был, конечно, глупый, но он нервничал, торопился и ничего лучшего придумать не смог.

Хотя, в общем, что он ожидал там увидеть? Ясное дело, что он увидит на видео себя с очками на голове.

– Вся жизнь, – молвил он, – вся жизнь проходит в сожалениях об утраченных мелочах.

Ждать долго ему не пришлось, видимо, аспирантка была в сети, когда он ей написал. Молодые большую часть времени проводят там, в виртуальном мире. «Кстати, – подумал он, – многообразие виртуальных миров – косвенное подтверждение реального существования мультиверса: множества вселенных. Это как компьютерная игра, каждый одну и ту же игру проходит по-своему, и вариантов прохождений бесконечно много. Есть только исходные правила: законы физики и то, что с необходимостью следует из этих законов. Хотя и они могут различаться».

Файл загрузился, и он запустил ролик.

В груди защемило так, что ему пришлось откинуться в кресле. Очков не было. Да-да, вот он сидит, улыбается смущенно под ее наглым девчачьим взглядом, по которому ясно, что она прекрасно понимает, что у него на уме, и никаких очков на его голове нет. Более того, нет никаких следов, что они там были, седые пряди висели в своем обычном порядке вдоль ушей. Он схватил фотоаппарат и снова посмотрел на снимок. Вот они, очки. И вот видео, оно начинается с того, что он откладывает в сторону фотоаппарат, который она ему только что вернула, и никаких очков уже нет.

«Это конец, – почему-то подумал он. – Это я натворил, правда, не знаю как».

Он только что разгадал самую важную загадку, которая беспокоила его уже много лет. Наше сознание, а точнее, бессознательное конструирует новый мир в бесконечности миров. Мир, который я сознаю, сотворен мной. Мир – это и есть сознание. Но почему он такой убогий?!

И в тот же момент он почувствовал, что происходит нечто неладное. Вид комнаты странно преобразился, она как будто превратилась в огромную мозаику, собранную из маленьких кусочков. Ему стало страшно, он понял, что она, эта мозаика, настолько хрупка, что может запросто рассыпаться на части. И это случилось, но она не рассыпалась, а взорвалась и разлетелась в разные стороны мириадами осколков. И вместе с этой мозаикой разлетелось и его сознание, он просто перестал воспринимать реальность – потому что реальности больше не было.

Он открыл глаза. Наступило утро. За окном проплывали черные дирижабли с его портретами. Воздух казался сиреневым и пах океаном: это, конечно, последствия ночного освежителя. Рядом спала его аспирантка. «Что же, – подумал он, – очень расчетливая девушка, знает, как своего добиться. Ну, ладно, поможем!» Его взгляд привлек посторонний предмет в постели. В предрассветной сиреневой дымке он не сразу понял, что это. Между ними лежала расческа. Это его удивило. Сто лет уже он не видел никаких расчесок. Откуда она? Аспирантка притащила? Но зачем она положила ее в кровать?! Смутное беспокойство овладело им. Он чувствовал, что есть какая-то таинственная связь между этой расческой и аспиранткой, но самое неприятное было в том, что связь эта распространялась и на него.

Захотелось в туалет. Не надо с самого утра забивать голову неразрешимыми проблемами. Этого хватало и на работе. Он вскочил с кровати и бодро прошел в ванную. На секунду он задержался у зеркала. На его могучей бритой груди красовалась татуировка: «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».