Колумб жанра исторического романа

При жизни в Европе и Новом Свете им зачитывались все, кто умел читать.
Джон Грэм Гилберт. Cэр Вальтер Скотт. National Portrait Gallery, London

Готовится к выходу книга эссеистики писателя Игоря Клеха «Словесность двух тысячелетий. Модель для сборки». Она появится в одном из московских издательств. Предлагаем читателям «НГ-EL» одно эссе из этой книги, посвященное Вальтеру Скотту.

Испанский мореплаватель в географии и шотландский писатель в мировой литературе совершили равновеликие открытия. И найденный Христофором Колумбом Новый Свет, и стремительно развившаяся из исторического романа Вальтера Скотта европейская беллетристика сильно изменили наши представления о мире и своем месте в нем.

Многие заблуждаются, что роман как литературный жанр существует уже тысячи лет, но это совершенно неисторическое утверждение. Ему всего-то лет двести, хоть и имелись у него замечательные предтечи и прообразы (Сервантес, Прево, Дефо, Свифт, Филдинг, Стерн). Роман в его классическом виде и понимании имеет мало общего с модными в свое время рыцарскими романами, готическими ужастиками и фривольными, назидательными или сентиментальными любовными историями – одним словом, с «фэнтези» всех сортов. Классический и современный роман как особый жанр художественной литературы служит прежде всего инструментом познания, а не развлечения, прибегает для этого к воображению, а не к фантазированию, и чаще всего определяется как «эпос частной жизни». Это и есть то, что открыл или изобрел двести лет назад Вальтер Скотт, заставив действовать вымышленных персонажей не в более или менее условных декорациях, а в документально достоверных и художественно осмысленных исторических условиях, что произвело настоящий фурор и имело далеко идущие последствия.

* * *

При жизни Вальтера Скотта его книгами в Европе и Новом Свете зачитывались все, кто умел читать. Байрон видел в нем нового Сервантеса и писал в дневнике: «Потрясающий человек! Мечтаю с ним напиться», Гёте в разговорах с Эккерманом заявлял, что роман «Веверлей» (Waverley) «принадлежит к числу наилучших вещей, которые когда-либо были написаны», а Пушкин с восхищением отметил, что «Шекспир, Гёте, Вальтер Скотт не имеют холопского пристрастия к королям и героям», после чего сам сочинил совершенно «вальтер-скоттовскую» повесть «Капитанская дочка». В советское время Вальтера Скотта у нас читали так запойно, как давно уже не читали на его родине и в остальном мире, где его сочинения мало-помалу оказались вытеснены в разряд «книг для детей и юношества». Сегодня и у нас их почти не читают и не похоже, что примутся читать в обозримом будущем. А жалко.

Жизнь самого Скотта дает прелюбопытнейший материал для исторического романа или неприукрашенной литературной биографии, жанра, давно процветающего в англоязычном мире и только входящего в моду в России (замечательная по замыслу серия ЖЗЛ была чрезвычайно изуродована у нас исполнением в духе требований соцреализма, не к ночи будь помянут). Лучшее научно-художественное жизнеописание великого шотландца, «Вальтер Скотт: его жизнь и личность», издал полвека назад Хескет Пирсон, за что его вдрызг изругали наши тогдашние скоттоведы, но всего четверть века спустя оказались бессильны помешать выходу его труда в серии ЖЗЛ.

(Кстати, сегодня тоже находится множество ревностных защитников теперь уже нашего классика от посягательств Доналда Рейфилда, автора фундаментальной биографии «Жизнь Антона Чехова», вместо того чтобы сказать британскому профессору спасибо за выполненную работу, за которую наши чеховеды не сподобились или не отважились взяться.)

* * *

В чем состоит интрига жизни и творчества Вальтера Скотта? Наметим хотя бы пунктиром.

Уроженец пограничного края, где шотландцы веками противостояли экспансии англичан в районе реки Твид, он приобрел литературную известность как собиратель и перелагатель на современный лад старинных баллад – шотландского «малоформатного» эпоса (типа народных песен и дум, а не «крупноформатных» былин или саг). На пороге Нового времени в большинстве стран Европы это сделалось повальным увлечением. Здесь предшественниками Скотта являлись поэт Макферсон, автор литературной мистификации «Песни Оссиана», и скандальный «шотландский Есенин» Бёрнс, с которым Скотт повстречался в пятнадцатилетнем возрасте (примерно как Пушкин с Державиным) и преклонялся до конца жизни (говоря о собственной поэзии так: «Да я ему в подметки не гожусь»). Шотландскую культуру Скотт застал в фазе кульминации, последовавшей после военно-политического поражения от англичан. Современниками-компатриотами оказались: отец политэкономии Адам Смит, философ Юм, изобретатель Уатт, учредители целых отраслей современной науки и прославленные «на весь крещеный мир» поэты, в том числе сам Скотт – литературный законодатель и учредитель новоевропейского романа!

Скотт написал биографию Наполеона в девяти томах. Степан Бакалович. Наполеон у Малоярославца. Центральный военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи

Оплотом борьбы за независимость и хранительницей архаического кланового уклада и традиционной культуры была горная Шотландия – с килтами, волынками и диковатым народонаселением (как, впрочем, во всех горных районах мира). Типичный представитель родовитого клана, спустившегося с гор, Скотт с раннего детства упивался шотландской стариной, экзотикой и суровыми ландшафтами не меньше, чем наш Гоголь украинскими народными песнями, козацкими преданиями и мягким климатом Малороссии. Он родился в семье городского юриста и чудом выжил (из родившихся до него восьмерых детей шестеро умерли), в раннем детстве переболел полиомиелитом и на всю жизнь сделался хром, что не помешало ему впоследствии охотиться и путешествовать, заниматься альпинизмом и даже служить в легкой кавалерии – не говоря о женитьбе и множестве собственных детей, из которых ни один не умер прежде родителей! Самым скверным периодом своей жизни он считал школу (где учителя считали его тупицей, а он отвечал им взаимностью) и учебу на юриста в конторе отца (на что его организм отреагировал смертельно опасным кровоизлиянием в толстый кишечник). Отец не раз говорил ему: «Страшусь, премного страшусь, сэр, что вам на роду написано стать подзаборным бродягой». Однако ошибся.

Карты судьбы Вальтера легли так, что он попал, что называется, в струю. Собранные, обработанные и изданные им «Песни Шотландской границы» раззадорили читающую публику, а выходившие затем поэмы Скотта, начиная с «Песни последнего менестреля», становились бестселлерами в современном понимании. Каждая поэма приносила ему доход, существенно превышающий все его доходы от не очень успешной адвокатской практики, выхлопотанной должности шерифа и не пыльной службы в Высшем суде в Эдинбурге. Неожиданным результатом поэтического творчества Скотта явился настоящий туристический бум поездок в Шотландию по описанным им местам.

* * *

Людей привлекала в его произведениях – и особенно в ранних романах, где местом действия является Шотландия, – гремучая смесь романтизма с натурализмом (в конце того же XIX столетия встречающаяся у другого шотландца – Стивенсона и в превосходной степени присущая прозе русских классиков – с Пушкина и Лермонтова начиная). Когда выпадение из времени, природные красоты и поэтическое настроение контрастируют с бытовыми неудобствами и с грязью в домах, на постоялых дворах, с их отвратительными обедами и сломанными кроватями, это необычайно бодрит. Как-то само собой получилось, что Скотт показал условно цивилизованным европейцам их недавнее прошлое. По его собственным словам: напомнил сидящему у камина британцу, «что полуразрушенный замок, которым он любуется из своего окна, когда-то принадлежал барону, который повесил бы его без долгих разговоров у дверей его же собственного дома, что крестьяне, работающие на его маленькой ферме, несколько столетий назад были бы его рабами и что феодальная тирания безраздельно властвовала над соседней деревней, где теперь адвокат является более важным лицом, чем хозяин замка». А это уже слова не романтика и натуралиста, но здравомыслящего реалиста – за что романы Скотта обожали, в частности, Маркс с Энгельсом.

Вообще, узость нашего исторического кругозора вопиюща. Кто сейчас вспомнит, как в Великобритании два с лишним столетия назад была проведена «капиталистическая коллективизация» – когда шотландские горцы сгонялись с насиженных мест ради укрупнения землевладений и привлечения рабочей силы в города для нужд индустриализации?! Собственно, о непростой и драматической битве старого уклада с новым, где так переплетено добро со злом, повествуется в первом и, по мнению Гёте, лучшем романе Скотта «Веверлей». Скотт издал его анонимно (чтобы не рисковать репутацией, подогреть интерес, а также не обнаружить своей причастности как государственного чиновника к издательскому бизнесу) и впоследствии целое десятилетие мистифицировал публику, приписывая свои романы некому «великому Незнакомцу, автору «Веверлея».

За первый свой роман Скотт принимался несколько раз, а написал его за три недели в 1814 году, когда понял, что лучше подобру ему уйти из поэзии после появления Байрона, с его новыми героями, темами и звучанием. Кстати, поначалу попикировавшись, оба чрезвычайно высоко оценивали друг друга и даже подружились (не потому что сильно прихрамывали оба, а оттого что стали работать в разных жанрах и «по-братски» поделили современную словесность). Впрочем, Скотта отличало редкое в литературной среде великодушие – одной рукой он стяжал, а другой щедро раздавал и помогал самым разным людям.

* * *

Литература неслыханно обогатила Скотта – британским литературным гонорарам в XIX веке завидовали писатели всех стран. На берегу Твида преуспевающий писатель построил такой внушительный замок и собрал такие коллекции исторического оружия, мебели, книг и алкоголя, что его друг-регент, ставший вскоре королем Великобритании, и тот мог бы ему позавидовать.

Каким же ударом явилось для Скотта банкротство издательства и типографии, совладельцем которых он являлся и которым обязан был своей славой и преуспеянием! Произошло это из-за рискованных спекуляций его компаньонов и лопнувшего на фондовой бирже финансового пузыря – торговли природными ресурсами молодых латиноамериканских республик. В одночасье из прославленного писателя-богача Скотт превратился в опозоренного нищего, лишившегося всей недвижимости и всего имущества (чего его жена не смогла пережить). Более того, он превратился в должника, придавленного принятым на себя лично грандиозным долгом (который отрабатывать бы ему адвокатом тысячу лет, а секретарем Высшего суда и шерифом – лет сто). Однако Скотт не сдался и сумел погасить почти все долги за пять лет каторжного литературного труда, что, конечно же, отразилось на качестве продукта и здоровье автора. Наиболее читабельны «Рассказы дедушки», увлекательное изложение истории Шотландии для детей, и историко-биографическое сочинение в девяти томах (!) «Жизнь Наполеона Бонапарта».

Собирая материалы для жизнеописания Наполеона, Скотт вступил в переписку с героем партизанской войны Денисом Давыдовым. Ранее неоднократно встречался с герцогом Веллингтоном и даже был принят императором Александром I в занятом русскими войсками Париже (где на бульваре его вдруг облобызал, соскочив с лошади, лихой казачий атаман Платов – как выяснилось, его горячий поклонник). После битвы при Ватерлоо Скотт специально съездил на поле сражения во Фландрии, о чем незамедлительно тиснул поэмку – плодовитость его, чтобы не сказать строчкогонство, и прежде была феноменальна. Он одним из первых в Европе стал надиктовывать свои произведения, что переняли позднее французы и Достоевский.

Скотту удалось сохранить свое имение на берегу Твида со всей его обстановкой. Однако пережитое и последовавший уход самых близких людей (жены, старых друзей, верных слуг) подорвали его здоровье. Напоследок он успел еще совершить свое единственное в жизни полугодовое путешествие по континенту. Правительство предоставило в его распоряжение военный фрегат (!), доставивший писателя со взрослыми детьми на Мальту, а оттуда в Неаполь, к месту дипломатической службы сына. Запланированная личная встреча с Гёте не состоялась по причине смерти последнего. Серия апоплексических ударов доконала Скотта и свела его в могилу на шестьдесят втором году жизни.

* * *

Возможно, советские школьники были последними, кто зачитывался «Айвенго» и «Квентином Дорвардом». Кстати, не лучшими романами Скотта – о родной Шотландии он писал с куда большим чувством и знанием темы изнутри, интимнее и талантливей.

Похоже, современная цивилизация вступила в фазу «хлеба и зрелищ» – когда разбегаются по полюсам развлечение и познание. Поэтому сочинитель двухсотлетней давности, писавший о еще более отдаленных временах, имеет немного шансов быть прочитанным у нас сегодня. Но и исчезнуть бесследно он не в состоянии и обречен возвращаться снова и снова, как спутник или комета. Такова судьба всех великих авторов, книг, идей – покуда Земля еще вертится и существует на свете такая непререкаемо прекрасная вещь, как юный возраст.