Ло-Лита – прекрасная и чуждая.
Рисунок Александра Лаврухина
Горячка убивает меня надежнее палача, строй мыслей рассыпается, руки дрожат, но я все же закончу эту повесть. Осталось совсем немного – несколько самых печальных страниц в моей исповеди. Приготовься, читатель, испить горькую чашу правды.
Желая разорвать сеть судьбы, которая, как я смутно чувствовал, опутывала меня, я решил задержаться на лишнюю ночь в новом замке, встреченном нами на пути. Ло-Лита не возражала – к тому времени мы достигли с ней словно бы медиумического взаимопонимания (говорят, некоторые из марсиан умели читать мысли). Своим дивным пением она оживила механизмы дворца; исходящая паром минеральная вода немедленно наполнила круглый бассейн; и мы, как невинные дети природы, как Адам и Ева (хотя точнее будет сказать: как Адам и апокрифическая Лилит) нырнули в игривые потоки, нашли друг друга и жадно сцепились; моя душенька обхватила руками мою шею, а гибкими ногами – поясницу. (...) Сочувственный ангел словно предупредил меня, что это последний раз, и я терзал мою звезду с длинной оттяжкой, втираясь в скользкую кожу ладонями, заставляя гортанно кричать, непонятно ругаться и царапать мои плечи узкими коготками. Две планеты, два мира, две эволюции сливались в нашем блаженном трении. Слезы покатились из глаз, смешиваясь, когда мы кончили дело. А потом я отнес мою сияющую Ло-Литу на силовую кровать, и она еще долго гладила меня щепотью пальцев, изучая и лаская каждый найденный бугорок, выступающую косточку или тайную впадинку. О, моя нежная прекрасная nova!
Ночью я встал, убедился, что Ло-Лита спит, и как был голый вышел из дворца. Снаружи царил настоящий холод, но внутренний жар согревал меня надежнее печки. Я приблизился к «Витязю», открыл дверцу, покопался в хламе, как бы небрежно сваленном на заднем диване, и вытащил замотанный в куртку пистолет. Развернул своего нового дружка (еще в школе мне рассказали, что пистолет есть фрейдистский символ центральной конечности), передернул затвор и без раздумий трижды выстрелил в Млечный Путь. Оружие сработало безотказно, где-то неподалеку обрушился шахматный домик, и я подумал: ежели секретный агент Бонд бродит вокруг, он теперь будет знать, что искомый маньяк Г.Г. вооружен и при случае окажет сопротивление. Восторг, сила, гордость захлестнули меня, и я даже не сразу заметил, что тряское возбуждение вновь наполнило мой жезл упругой пульсирующей жизнью. Я поспешил в замок, но Ло-Лита так сладко спала, уютно свернувшись в калачик на невидимых полях, что я не рискнул ее тревожить, решив взять причитающееся мне завтра. Как же я был глуп!
Выспавшиеся и приободренные, мы двинулись в дальнейший путь после полудня по местному времени, быстро выехав за пределы городка по хорошо сохранившейся дороге. Вишневый «Як» и его суровый водитель остались где-то позади. Настроение было столь радужным, что я сперва принялся насвистывать на мотив венского вальса, а потом начал увлеченно рассказывать Ло-Лите о том, как перебирался из Старого Света в Новый и как обставлены наши трансатлантические корабли. Словно иллюстрацией к моим словам на линии горизонта возник широкий голубой парус. Я никогда до того не видел пустынный корабль в движении и ударил по тормозам, остановился разинув рот.
«Миленький, быстрее езжай, пожалуйста», – вдруг попросила Ло-Лита почти без акцента.
Я удивился еще больше: до сих пор моя nova никогда не называла меня «миленьким» и никогда не просила с таким тихим отчаянием (даже когда взывала из небесных далей). На горизонте возник еще один парус, а следом еще один. Они быстро приближались.
«Я хочу рассмотреть корабли», – сказал я Ло-Лите.
Она больше ничего не сказала – ни единого слова. В своем непредсказуемо-мгновенном движении она перегнулась через меня, дернула за ручку, открывая замок двери, затем так же мгновенно развернулась и с силой ударила пятками по моему лицу. Было ослепительно больно. Я вывалился из машины, ушибив еще плечо и колено. В тот же момент Ло-Лита захлопнула дверцу, колеса «Витязя» бешено крутанулись, выбрасывая тучу песка и мелких камней, и автомобиль умчался прочь. Оглушенный, я даже не сразу сумел подняться – из носа тонкой струйкой текла кровь, и какое-то время я тупо наблюдал, как она капает на ржавый грунт пустыни.
Потом я все-таки встал и увидел финальную сцену погони. «Витязю» не удалось отъехать далеко – пустынные корабли оказались шустрее: я насчитал их дюжину, и они взяли машину с Ло-Литой в кольцо. Я увидел, как моя душенька остановилась и вылезла наружу, склонившись и прижав руки к груди, как когда-то перед памятником инженеру Мэнни. С бортов голубых кораблей посыпались марсиане в воинственных масках из блестящего на солнце металла; в руках они сжимали нечто вроде длинных пик. Создалось впечатление, что они боятся подойти к Ло-Лите, несмотря на выражаемую ею покорность, – будто низкорослые дикари с Андаманских островов в присутствии белого колонизатора. Потом один из них ткнул своей пикой в ее сторону, блеснула короткая молния, и моя ослепительная звезда, моя волшебная марселина повалилась навзничь.
Я неистово закричал. Я побежал, припадая на ушибленную ногу. Я потрясал кулаками и выплевывал французские и американские ругательства. Я готов был голыми руками разорвать этих мелких уродцев на части. Но не успел. Марсиане подхватили и поволокли безвольное тело моей душечки (с левой ее ноги съехала и свалилась унта, обнажив белый носочек), забросили ее на борт корабля, голубой парус надулся, и с шуршанием корабль стремительно заскользил прочь.
Когда я добрался до «Витязя», то не мог уже кричать – горло издавало только сиплые звуки. Марсиане выставили пики, не подпуская меня к себе. На плоских наконечниках играли ярко-синие электрические змейки.
«Почему? – сумел выговорить я. – Верните».
Вперед шагнул самый рослый из уродцев. Раскрашенная охрой маска венчала тонкую шею, под которой развевалось свободное одеяние из тончайшей желтой материи. На месте рта у маски была узкая прорезь, и через нее марсианин обратился ко мне, сильно коверкая слова; даже я понял, что язык песчаных королей ему не родной. Получалось, что передо мной находился представитель одного из народов, строивших каналы, – «повелитель воды».
«Это не твое дело, сын Земли».
«Это мое дело. Это моя женщина».
«Она не может быть твоей».
«Почему?» – повторил я вопрос, сжимая кулаки.
«Сколько тебе лет, сын Земли?»
«Достаточно».
«Сколько тебе лет?»
«Сорок два. Зачем твой вопрос?»
Марсианин вдруг утробно заухал, а за ним заухали и остальные. Я никогда до того не слышал, как смеются марсиане, но нутром догадался, что это именно смех. Я затравленно озирался, не понимая причины их веселья, а затем смех прекратился так же внезапно, как и зазвучал.
«Сорок два, – повторил марсианин. – Земных лет?»
«Да. Что это меняет?»
«Нас призвал твой брат, сын Земли. Он сказал, по вашим законам нельзя обманывать и обижать детей. Такие законы есть и у нас, сын Земли. Мы чтим детей. Отправляйся домой, сын Земли. Твои родители страдают без тебя. Да будет крепок твой дом, да будет свеж твой воздух, да будет прозрачна твоя вода».