Путь и шествие

А вот еще история – забор в поселке Новый Быт.
Фото автора

В издательстве «Астрель» выходит книга Владимира Березина «Путь и шествие». Так о путешествии могла бы рассказывать девочка Алиса, если бы подросла и вместо кроличьей норы отправилась в странствие, сев в электричку Москва–Петушки.

«Путь и шествие» – парадоксальный роман о философии путешествия, в котором герои постоянно движутся, рассказывая друг другу то смешные, то трагические истории и попадая в ситуации не менее смешные или трагические. Роман, не похожий ни на что и отсылающий к сотне всем известных сюжетов.

┘Мы вернулись домой, и кухонный стол преобразился. Чем-то он мне напомнил пресс-конференции людей в погонах, на которых перед журналистами раскладывают десятки странных предметов, а также деньги и драгоценности.

Синдерюшкин принялся чистить какие-то корешки, но вдруг остановился и, ткнув в меня пальцем, продолжил прерванный на рынке разговор:

– Или вот бифштекс с яйцом! Зачем с яйцом? Зачем? Отчего он такой?

– Технология такая, – сказал я примирительно. – Мясо жарят сначала с одной стороны, потом переворачивают, а на горячую выпускают яйцо. И пока мясо жарится снизу – яйцо уже готово. Ну и мясо сохраняет сок.

– Мне это представляется несколько умозрительным суждением и маловероятной технологией. А соблюсти ее в общепите невозможно.

– При чем тут общепит?! Что ты? Steak а cheval известен еще со времен пархатых русских казаков (и калмыков), понаехавших в Европу на своих мохнатых монгольских лошадках. А в книге Молоховец бифштекс рекомендуется, «когда обжарится с обеих сторон, не снимая мясо со сковороды, залить сырым яйцом» (это делается только тогда, когда подается одна порция на сковороде), и «бифштекс из вырезки второго сорта и порционный бифштекс по-гамбургски подаются на сковородке и также гарнируются выпускными яйцами, то есть не совсем схватившейся глазуньей». Или вот у Аверченко недорезанные интеллигенты и буржуи тычут ножами и вилками в спину революции и вспоминают бифштекс по-гамбургски, и один из них говорит: «Это не яичница ли сверху положена?» А ему отвечают: «Именно! Из одного яйца. Просто так, для вкуса. Бифштекс был рыхлый, сочный, но вместе с тем упругий и с одного боку побольше поджаренный, а с другого – поменьше».

Но как-то этот разговор о бифштексе с яйцом, как и резаный лук, произвели на меня слезоточивое действие. Я вспомнил родной завод, на котором трудился два года до того, как уехал за туманом и длинным рублем на Север, и мне стало совсем грустно. Автор вспомнил постоянное состояние легкого подпития, в котором он сидел и ел пончики вместе со своим мастером по фамилии Косарев. Мастер по фамилии Косарев всегда ел пончики через час после обеда в своем закутке под плакатами по технике безопасности. На этих плакатах был изображен веселый человечек, постоянно попадающий в станок. Или же элементы конструкции станка, резцы и детали ударяли в улыбающуюся физиономию человечка.

Кроме улыбающегося лица этого ударника производства над головой мастера Косарева висел самодельный плакатик «Чтобы стружка глаз не била, надевай очки, товарищ!».

Автор плачет, как Панург, завывая об оставленном береге его юности, где кормили пончиками по восемьдесят четыре копейки за дюжину.

В голове его бродит следующая философская мысль: «Почему это мои замечательные качества не оценены всем миром? Нет, положительно непонятно. Хоть я и имею отдельные недостатки – да кто ж их не имеет? Несправедливо обошлась со мной судьба, несправедливо... А я ведь умен и образован, ведь я учился в лесотехническом техникуме и даже работал некоторое время вдали от родного дома, приращивая Сибирью богатство своей Родины. А ведь после этого я даже окончил индустриальный институт в городе Ухте и купил за пятьдесят рублей мерлушковый полушубок у изобретателя ракетного комплекса Смолянинова...»

И женщина, сидящая рядом, смотрит отчего-то не на меня, а на этого фанфарона Синдерюшкина. Вот сейчас Синдерюшкин скажет что-то вроде: «В середину блюда положите несколько кусочков фуа-гра, завернутых в рубленые трюфеля. Уверяю вас, блюдо не лишено вкуса». Вот прицепился я к нему, право слово! Лучше бы смотрел на то, как ловко орудует ножом Елпидифор Сергеевич. Он-то как раз в отличие от Синдерюшкина молча делал все, что нужно.

Это Синдерюшкин вещал про яблочные пироги, что сменялись молочным рисом по-шведски. В его, Синдерюшкина, историях лангуст умирал в кипящем молоке, лилась мадера в телячью тушеную радость и уксус уже был добавлен в кровь молодого овернского петуха...

Но тут в дверь позвонили. Это пришел непростой человек Рудаков, буровых дел мастер. Более того, он был морской бурильщик, но я понимал, что как понадобится спасти земной шар от падения Чорной Планеты, то бурить ее на деле пошлют именно Рудакова. Или там если нужно будет найти недостающую нефть, то Рудаков поплывет на батискафе и найдет необходимое на морском дне. С ним автора связывали тесные отношения: они вместе истребляли разные напитки в Калитниковских банях.

Наконец сели за стол, и все стало приключаться само собой: как шестеренки в часах, заработали ритуалы и правила застолья.

Пришло еще несколько человек, неизвестных мне, но похожих на гоголевских персонажей. Один был, очевидно, Акакий Акакиевич, другой – Манилов, а третий – Ноздрев. Но они не ужаснули наблюдателя, а случилось то, что так часто бывает в русском застолье и что с таким благоговением, будто единорога, описывают русские религиозные философы, – произошла симфония.

Катился пир.

– Я вот знаю, что добило Советскую власть, – сказал Синдерюшкин. – Советскую власть добили круглосуточные палатки.

– С бухлом?

– Со жратвой и бухлом. И когда мы поняли, что можно открыто сходить и купить в любой час дня и ночи не на вокзале каком, пусть дряни ужасной, но жратвы и бухла, то стало ясно, что воспоминания об этой власти обречены перейти в разряд исторических. Как сели в ларьках шамаханские царицы, так и понеслось.

– Не знаю я цариц, – не согласился я. – И палаток у меня нет. Только хрень какая-то на колесиках. Там действительно сидят какие-то шамаханские люди – когда хотят, тогда и закрывают-открывают свои ставеньки. Но уж после восьми они свой шахер-махер отказываются работящим людям показывать. Не чужд им Макс Вебер, вот что. Есть на Тверской какая-то торговля, да только мне не с руки на Тверскую выходить. У меня там травма психологическая – от давно исчезнувших оттуда девок. Да и цены на этих девок были заточены под не мои кошельки – тоже ведь травма.

А от еды, как и принято в русском застолье, перешли к политике.

Для начала похвалили страну и население. Ведь все у нас хорошо. Потому что замечательный у нас народ. Прикажет какой тиран нам вешаться, а мы – кто в лес, кто по дрова: кто веревку забудет, кто мыло, кто люстру из потолка выворотит, а сам жив останется.

Заговорили, кстати, и о том, что надо бы кого-нибудь убить.

Некоторые хотели сделать это стремительно, без промедления, другие хотели отсрочить удовольствие. Я сказал, что как раз думаю, что убивать никого не надо. Хотя очень хорошо этих людей понимаю. Как случилась мировая несправедливость, очень захотелось, как одному кавказскому человеку, кого-нибудь зарезать. Только при этом не надо требовать снисхождения у суда, книжки в тюрьме писать с объяснениями. Ну и нет, разумеется, гарантий, что на поверку ты окажешься одним из Светлых и тебя назначат в замминистры, как не абы кого, а понятно зачем. В общем, как случилась несправедливость, сразу совершенно естественно завопить: «Да че ж это деется, гос-сс-споди!..»

Только, по-моему, лучше это в сторонке делать или уж поехать куда надо, записаться в общественные обвинители, помогать закону словом и делом, придирчиво смотреть, чтоб какого негодяя не отпустили случайно. Положить часть жизни на алтарь гражданства за дело справедливости. Но ведь кто вместо того, чтобы зарабатывать денюжку и гулять со своими детьми, будет биться до последнего? Таких людей чураются, безумие у них в глазах, хоть и священное. Что делать – непонятно. Убить-то как-то естественней. Впрочем, я только за себя говорю. Мне-то это не очень нужно, но и не мешает пока. Ведь воспитывался во дворе на Брестской, в советской школе и, оттого что хожу по улицам, многое видел.

Впрочем, как за окнами забрезжил рассвет, кровожадности поубавилось. Начали говорить о человеческом одиночестве, которое может скрасить даже спам. Получил человек письмо и воспрял духом – пришли и интересуются твоей интимностью, хотят ее удлинить. Значит, кому-то ты нужен, хоть дураку какому-нибудь, хоть мировому заговору. Тоже жизнь, как на картине художника Ярошенко.

Я стал думать про себя, что бы такое написать – то есть что бы такое сделать, чтобы стать автором. Ведь необязательно мучиться и кровью сердца писать исповедальные листки.

А в жизни случается много всего – поверьте пожившему человеку. Например, я знал одну историю, случившуюся в коммунальной квартире. На Новый год один человек пошел в нетрезвом виде в туалет в своей коммунальной квартире и увидел там толстый литературный журнал. От нечего делать начал читать, да так за чтением в туалете и заснул. А сначала, чтобы не упасть – схватился за какую-то веревку и даже закинул ее на шею.

Жильцы, взломав дверь, решили, что он повесился, вызвали врачей и милиционеров. Врачи приехали первыми, заглянули в туалет и сказали, что им тут делать нечего. Им налили водки, и врачи стали ждать милиционеров. Милиционеры пришли в тот момент, когда все уже по нескольку раз выпили водки, и выпили сами. Потом заглянули в туалет и поняли, что торопиться некуда. Тоже выпили со всеми – жильцы понимали, что комната освободилась. Врачи радовались, что лечить никого не надо, а милиционеры – тому, что преступления нет и статистика не испорчена.

В результате когда спящий проснулся, то увидел, что дверь в кабинет задумчивости выломана, а по всей квартире лежат, будто трупы, разные люди. Кто в милицейской форме, кто в белом халате, а кто в домашних тренировочных с пузырями на коленях.

Очень удивился этот человек.

О, сюжет! – как говорил о таких коллизиях один полотер. Впрочем, приемка идет по весу – и это уже справедливо сказал один настоящий классик. А сюжетов много – другой классик, успешный режиссер, говорил, что ничего оригинального на свете вообще нет. И дальше этот режиссер прямо-таки кричал: «Крадите все! Крадите то, что вдохновляет вас или дает пищу воображению!» Он призывал хватать и вставлять в произведение старые и новые фильмы, любые книги, картины, фотографии, стихи, сны, случайные разговоры, архитектуру, мосты, дорожные знаки, деревья, облака, воду, свет и тени. Фокус здесь в том, что для кражи нужно выбирать только то, что трогает напрямик вашу душу. И ничего не скрывайте, – говорил этот режиссер, – наоборот, устраивайте праздник, когда все удалось». И сам уже цитировал своего предшественника: «Не важно, откуда вы берете, важно – куда».

На всякий случай и я припас несколько сюжетов.

История летчика-афганца, самолет которого подбили в 1985 году, и он долго полз по горам, питаясь саксаулами. Когда он выполз к своим, оказалось, что уже настала Перестройка, и равнодушные врачи отрезали ему ноги, для того чтобы продать их за границу. Но воин-интернационалист воспользовался тем, что настоящих летчиков в армии осталось мало, и вернулся в строй. Он выучился летать без ног, причем одновременно на двух самолетах.

Или вот история одного инженера, который изобрел боевой лазер, разрезал напополам сначала всех омоновцев, потом всех интерполовцев, потом украл у одного олигарха жену и уехал на Канарские острова, где своим лазером пробурился в озеро реликтовой нефти и стал безмерно богат. И все потому, что вовремя сбросил с частного самолета своего соавтора, а потом застрелил милиционера, что спас ему жизнь, а бывшая жена олигарха сама убила мальчика по имени Иван, на спине которого была татуировка плана всех тюрем и лагерей.

Еще одна история – про пожилого прапорщика, у которого в Чечне за месяц до дембеля погиб сын. А он сам попал в плен, на спор выпил на глазах у террориста Хаттаба ведро водки и через это получил для друзей, сидевших в зиндане, буханку хлеба. Прапорщика выкупил из плена его заместитель по фамилии Костылин, и старик, вернувшись в Россию, подобрал бездомного мальчика на Казанском вокзале.

А вот еще сюжет: два мальчика случайно стерли мейл от папы, где он предупреждал, что на него наехали ОМОН и ГУБОП, и в котором он не советовал приезжать в Россию. Стерли и не признались об этом никому, а в результате мама привезла их из Лондона в Россию, а там никого – все в бегах, и даже снег на рублевской даче не расчищен. Целый месяц они бродили с чемоданами по заснеженным дорожкам, но на Рождество наконец вышла амнистия, и вся семья вместе с мажордомом села рядком под елку и откупорила шампанское.

А другой мальчик вовсе не стирал мейла, а случайно получил чужое электронное письмо со сбитой кодировкой. Но он все же прочитал его и узнал, что оно с орбитальной станции «Мир», от самого Капитана. Капитан сообщал, что им не докладывают борща в тюбики, горячей воды второй месяц как нет, а во всем виноват его брат, крупный чиновник. Мальчик вырос, но не забыл эту историю. Он сам стал капитаном спецслужб и долго шел по следу, пока не нарыл компромат на одного Очень Крупного Человека. А потом, когда довел его до самоубийства, поехал на Гаити по горящей путевке, где нашел место гибели станции «Мир» и опустил на безмятежные волны Тихого океана венок в память о своем Капитане, что вел его по жизни, как компас.

Или вот история про одного человека, который был крупным финансистом, закалившимся в боях безумных девяностых. Под ним взорвали три «Мерседеса», но он не испугался ни разу. Однажды его нефтяная вышка сломалась, и он два месяца, стоя по колено в воде прямо в смокинге, вычерпывал нефть из скважины, в итоге заработав первый миллиард. Однако контузии и нерегулярное питание расстроили его организм, и этот человек ослеп. Несколько лет подряд он лежал, прикованный к койке, и писал книгу «Как пилилось бабло». А когда написал – сразу получил налоговую скидку и орден «За услуги Отечеству» VI степени.

Еще история про то, как злая домработница в одном доме на Рублевском шоссе разбила китайскую чашку династии Мин. Разбила-то ее она, но свалила все на хозяина дома. По этому поводу жена жившего там олигарха поругалась с мужем и дочерью, и они уныло пошли вдоль пятиметровых заборов. Много чего они видели, пока шли, а олигарх рассказывал дочери, как десять лет назад познакомился в клубе со стриптизершей, которая потом спрятала его во время налета. И с тех пор уж всегда жили вместе. И так отец с дочерью расчувствовались, что решили вернуться, застрелить злую домработницу и жить дальше дружно, потому что жизнь, господа... была совсем хорошая!

А вот, кстати, и другая история: у одного мальчика посадили отца-олигарха. Когда папу увезли в Нерчинск, мачеха, прихватив тайные активы, бежала на какие-то непоименованные острова Карибского моря со стриптизером из «Красной шапочки». Мальчик остался один в гигантской квартире на Тверской улице в Москве. И тут вдруг к нему приехал дядя из Киева. Слово за слово, хреном по столу, дядя поселился у него. Летом они переехали на пришедшую в запустение дачу. Дядя уверял, что торгует сахаром, но когда мальчик открыл один мешок, то нашел там не сахар, а сплошной гексоген. И он догадался, что фальшивый дядя собирался взрывать дома в Москве. Мальчика хотели убить как лишнего свидетеля, но он сам застрелил дядю. Когда это случилось, из-за каждого куста на даче выскочили фээсбэшники (потому что раньше они вылезать боялись) и всех увезли. А перед мальчиком появился папа-олигарх, потому что его выпустили. Как-никак восемь лет прошло...

Слюна так и бежит... Франс Снейдерс. Фруктово-овощной прилавок. Старая пинакотека, Мюнхен

Но вдруг меня призвали к ответу за мою писанину – которую, кстати, никто и не читал. Однако ж я отвечал за всю русскую литературу.

– Работать надо, а не «тексты слов» писать, – цыкнул на меня Рудаков. – Заводы стоят, канализация течет, мясные туши тухнут, а они все пишут и пишут. А улицы таджики метут, да. А должны бы – писатели. Как Платонов.

– Ну Платонов, надо признаться, ничего не мел. Он студентов Литинститута метлой лупил. А когда мусора приезжали, то он дворника изображал. Так сложилась эта несложная городская легенда.

– Леге-е-енда... А что ты пропускаешь?

Автор стал сбивчиво оправдываться:

– Не знаю, не знаю – беда в том, что я пью много, а пьяных не люблю. Как один декабрист из исторического анекдота, что на вопрос «Что вас вынуждает пить?» отвечал: «Трезвое отношение к жизни». И все оттого, что я нерушимо уверен в том, что всем сначала наваляют, а в довершение еще и в бубен настучат. Подход этот называется «откровение». Вот говорил я тебе, что зарплату понизят? Говорил. Что работать нужно будет больше? Говорил. А что ужас в мире и мрак падает на землю, не говорил еще? А? Ко мне обычно так пристают – бросают в пространство: «Фу, противно, когда все пьяные, а один в компании – «на миру и пить хорошо, и умирать хорошо, и смотреть на смерти других хорошо»», лучше бы рассказал что-нибудь оптимистичное!