Железная женщина

Всякий раз, слыша равнодушный женский электронный голос, Василий ощущал странное, беспричинное волнение. На вокзалах, в метро, в аэропортах, по мобильному телефону в системе автоматического управления услугами он узнавал этот почти всегда одинаковый голос. Его нельзя было назвать приятным или эротичным, и Василий понимал, что сам вкладывает в дребезжание металлических связок романтическое содержание, которое его беспокоит.

Истоки и причины своего необычного влечения к электронному голосу он видел в расставании с девушкой, два года бывшей его неразлучной спутницей, неврастеничным тираном и моральным насильником. И на ее освободившемся месте в душе осталась зияющая пустота, ждущая заполнения. Электронная несуществующая женщина отчасти заняла пустующее место, и, наверно, именно потому ей это удалось, что она была несуществующей.

Нельзя сказать, что он стал одержим этим голосом, словно маньяк, извращенец, с замиранием сердца потирающий потные руки при звуке железных вибраций. Он довольно спокойно воспринимал его и вспоминал о нем лишь тогда, когда его слышал, и ни разу не видел черными одинокими ночами эротических снов с участием железной женщины. И в минуты сомнительных услад он также не воображал обладательницу заржавевших связок, похожую, должно быть, на Снежную королеву, холодную, безразличную, мучительно привлекательную безжизненной красотой, но когда надо – страстную и в постели – о-го-го. То есть не думал он о ней совершенно, потому что был нормальным человеком, отдающим отчет в реальности происходящего, и ничем не напоминал безумного Пигмалиона, влюбленного в собственное изваяние. И к этой своей некрофильской симпатии относился с иронией и воспринимал ее как повод для смеха с близкими друзьями. Более того, в глубине души он осознавал, что все живые женщины, встречавшиеся на его судорожном жизненном пути, и которых он вроде бы любил, значили для него ровно столько, сколько этот далекий и по большому счету ненужный голос.

Со временем он перестал бы обращать на него внимание, если бы не странный случай, происшедший с ним по возвращении из одной жаркой страны. Стоя в аэропорту, немного растерянный и со сломанным китайским чемоданом в руках, он размышлял, куда ему надо с этим чемоданом идти, чтобы отправиться домой. На помощь ему внезапно пришел уже основательно забытый им железный голос, и, услышав его, Василий невольно улыбнулся. «Моя Снежная королева», – подумал он с ироничной нежностью, приятно удивленный тем, что голос сообщает местоположение такси.

– Дамы и господа, – разносился в колизее аэропорта безличный меццо-сопрано, – вас поджидает такси у выхода С. Дамы и господа, вас поджидает такси у выхода С┘

Речь ее оборвалась, некоторое время раздавалось потрескивающее шипение, и вдруг она добавила в том же электронном тоне:

– Ой, то есть у выхода D.

Василий замер от неожиданности – он всегда полагал, что слышит нечто вроде записи или синтезированного компьютером звука, и эта поправка поразила его, как разряд электрического тока. Вот так, с легким разочарованием подумал он, оказывается моя железная женщина живая, из крови и плоти, как и все, только почему у нее такой немыслимый голос, как будто она проглотила пустую банку из-под пива? А она, между тем, продолжала как ни в чем не бывало, уже по-английски: Ladies and gentlemen┘

Василий направился к выходу D, волоча сломанный чемодан, и угадывая за огромными черными стеклами аэропорта неприветливую дождливую, смешанную со снегом ночь. Там за выходом толпились странные личности бледного цвета, напряженно курящие и ссутулившиеся от холодного ветра, с поднятыми воротниками и расчетливым взглядом из-под нахмуренных северных бровей.

– Хай! – закричали двое из бледных личностей, шагая от выхода ему навстречу. Слабое зрение не сразу позволило ему разглядеть этих двоих, но по мере их приближения он узнал своих друзей, Степана и Михаила.

– Ну что, – сказал Михаил, – отметим прибытие?

Он обнял чемодан Василия, точно огромную толстую женщину без ног, и, быстро семеня по гладким плитам пола, понес ее, то есть его, к выходу. Таксист попался на редкость добрый, с не свойственной для данной профессии широтой души человек, и без долгих споров согласился ехать черт знает куда за полцены. Хотя, вероятно, причина его интеллигентной мягкости и нежелания торговаться заключалась в том, что профессия у него была другая, такси он занимался только как частник, а сам, наверное, работал сутенером. Отсутствие шансона в его магнитоле во время пути укрепило друзей в мысли, что он никакой не таксист, потому что настоящий таксист, будь то юноша, зрелый мужчина, видавший определенные виды, старик или даже женщина, обязательно включает своим пассажирам шансон. Василий давно уже сообразил, что шансон в такси – это необходимая часть сервиса, и если его нет, то плохой, значит, таксист или поддельный, как в случае с их шофером-сутенером. Впрочем, то, что он сутенер, было лишь смелой догадкой, нетривиальным ходом богатого воображения, потому что друзьям он ничего такого не предлагал и даже не намекал на возможность приятного времяпрепровождения в компании симпатичных и порочных нимф. А жаль.

Весело, с пьяным смехом, хотя они еще были трезвы, но предвкушали последствия встречи и потому уже как будто охмелели, друзья ввалились в золотистую полутьму бара. Для начала заказали черное густое пенное пиво, похожее на лак для паркета. Казалось, в такое пиво запросто можно положить монету и она не утонет. Чтобы проверить это, Василий со Степаном быстро и ловко, чтобы Михаил не успел воспротивиться, бросили ему в пиво пару монет; они сразу же пошли ко дну, не продержавшись и секунды.

Время летело быстро, пустели бокалы, сгорали одна за другой сигареты, невидимой волосатой рукой менялись пепельницы, и в какой-то момент Василий обнаружил себя безудержно, энергично пьяным. И он решил рассказать об электронном голосе, о своей тонкой душевной привязанности к воображаемой металлической даме и сегодняшнем разочаровании в аэропорту. Степан смеялся почти до слез, а Михаил, напротив, слушал совершенно серьезно.

– Вот так, парни, – завершил Василий свой рассказ, – я, представляете, уверен был, что это компьютерный голос, а оказалось, живая женщина.

– Да, печально, – сказал Степан. – Наверное, выпускница какого-нибудь театрального училища, после учебы никуда не взяли, и вот она сидит и специальным голосом делает объявления.

Влюбиться можно в кого угодно. Лукас Кранах-младший. Неравная любовь. Частная коллекция

– Нет, – мрачно возразил Михаил. – Ни один живой человек не может говорить таким голосом. Это железные женщины.

– Что-что? Что ты сейчас сказал? – Степан с Василием многозначительно переглянулись.

– Это железные женщины, – спокойно повторил Михаил. – Они на вокзалах, в аэропортах и в метро находятся в особых помещениях. Они сидят за столами в синих стальных фартуках и синих стальных пилотках, совсем неподвижные, двигаются только челюсти, когда они делают объявления. Они не спят и не едят, не получают зарплаты, и не ходят домой, и никогда не встают из-за стола, потому что они из железа. Даже ночью, когда гасят свет и все замирает в тишине, они остаются на своих местах и смотрят не мигая в темноту перед собой, застывшие железные женщины.

– Одно странно, – помолчав, добавил он, – у них всегда накрашены губы. Но ведь все-таки они женщины, хотя и железные.

– Ну а откуда они взялись? – с деловым видом спросил Степан, – их, наверно, на заводе в Китае сделали?

– Нет, – взгляд Михаила затуманился, словно слеза вот-вот скатится по его ястребиному носу и посолит чернильную гущу пива. – Нет. Раньше это были обычные девушки. Но им не повезло в любви, и они стали железными женщинами.

– Постой-ка, – изобразив изумление, воскликнул Василий, – а железные мужчины бывают?

– Нет, – вздохнул Михаил, пытаясь встать, чтобы сходить в туалет, – ведь мужчины не умеют так любить.

Странным образом последние его слова показались Василию весомым доводом, и он невольно задумался о трагической судьбе железной женщины. Пока Михаил отсутствовал, Степан заметил, что его нелепая история тем не менее не лишена определенного драматизма и за долгие годы он отточил мастерство бессмысленного вранья и сочинения бредовых былей.

Ночью, в пьяном тревожном сне, железная женщина пришла к Василию и говорила с ним о любви, но не своим рабочим электронным голосом, а самым обычным, нежным и тихим. Ее черты были туманны, отчетливо вырисовывались лишь синий стальной фартук и синяя стальная пилотка, из-под которой выбивались пышные черные кудри. Ему казалось, что у нее красивые длинные, отливающие серым блеском ноги, которые она соединила в коленках, присев на краешек кресла, потому что юбка была довольно короткой. Сложив руки на бедрах, сидя прямо и неподвижно, она предлагала ему свою любовь в обмен на что-то такое, что пугало его до глубины души, но он не мог вымолвить ни слова. А она в ответ на его беспомощную немоту говорила, что любая девушка, даже не железная, нуждается в том же. На прощание она склонилась над ним и поцеловала в грудь и живот – и так холодны были ее поцелуи, что он как будто окаменел и не мог пошевелиться. Проснувшись, он почти не помнил свой сон о железной женщине. Лишь ее смутный образ со сдвинутыми коленками и что-то о плате за любовь с ней.

Хотя уже наступила весна или даже раннее лето и улицы были окрашены в желтый свет и утопали в жарком мареве испарений, которыми дышала отсыревшая за зиму земля, Василий жалел о покинутых солнечных берегах своего отпуска. Сейчас, шагая на работу по пробитому изломанному асфальту в компании таких же спешащих прохожих, чтобы попасть в метро, плотно заполненное медленно ползущими в давке людьми, он с тоской вспоминал ленивую беззаботную жизнь в отеле. «Пока доедешь до работы, – думал он, – отстоишь во всех этих очередях, повисишь полчасика сжатый пассажирами в углекислом вагоне, то есть к тому времени, когда совершишь все ритуалы, необходимые для попадания на работу, уже пропадает всякое желание работать». Его и раньше-то не было, этого желания, но после долгой поездки на перекладных в бешеной толпе, точно в городе случилось стихийное бедствие, или война, или мор и все как сумасшедшие ринулись куда-то в панике бежать, после такой поездки приходишь на работу усталый и замученный, не в силах уже исполнять свои обязанности. Он и так-то не особо их исполнял, а уж после проделанного пути вообще был неспособен к работе. Коллеги думают, что у тебя такой страдающий вид, потому что ты хорошо провел время ночью, с алкоголем и девочками, но нет, просто в городе по утрам паника, бедствие и мор. И эти вот ежедневные утренние поездки на работу казались Василию посягательством на внутреннюю свободу человека, унижением и оскорблением его достоинства.

На станции «Снежная», стоя в очереди к эскалатору, он различил перекрываемый грохотом поездов знакомый голос. Железная женщина предлагала пассажирам пользоваться выходом через станцию «Королевская», пересадка на которую располагалась в середине «Снежной». Никто в толпе не слушался ее, потому что всем известно, что с «Королевской» нет выхода в город и поезда там идут только в одном направлении, причем без остановок и в тупик, откуда потом довольно сложно выбраться. Явно, подумал Василий, какая-то нелепая ошибка, речь, наверно, должна идти о противоположном выходе со «Снежной», но уж никак не через «Королевскую»!

– Ну и дура же ты, железная женщина, – добродушно сказал Василий.

– Сам дурак, – ответил электронный голос.

Потрясенный Василий оглянулся, вытаращив глаза, но никто вокруг не отреагировал на эти ее слова. И понятно – ведь поезда с таким шумом дробили колесами рельсы и с таким воем уносились в туннели, что ни в чем произнесенном вслух нельзя было быть уверенным. Он успокоил себя тем, что ослышался или принял свой ответ самому себе за чужой, что часто с ним бывало, когда он увлекался внутренней беседой.

Ступив на эскалатор, он вновь услышал сквозь громыхание поездов объявление, призывающее выходить через «Королевскую». Опять никто из пассажиров не отреагировал на это странное предложение, никто даже бровью не повел и не усмехнулся, люди спокойно смотрели прямо перед собой и взгляды их были непроницаемы. Василия посетила фантастическая догадка – а что, если это объявление предназначено только для него, для него одного? Он резко развернулся и побежал вниз по ступенькам эскалатора, наперекор воле толпы, которая пыталась выйти в город. Ему удалось прорваться и уже спустя полминуты он в одиночестве восходил по переходу, ведущему на «Королевскую». Станцию укрывал полумрак, противоположные концы зала тонули во тьме и нельзя было разглядеть, что там за скульптуры, мозаики или фрески – тусклые лампы под сводами лишь частично выкрадывали их смутные очертания, играя тенями и тревожа воображение. Гранитные стены и полы отсырели, где-то, видимо, протекло подземное озеро, и по туннелю (от станции проложили только один туннель, ведущий в тупик) журчал ручеек.

Не совсем понимая, что теперь делать, Василий побрел вдоль стены направо. Он больше не надеялся услышать подсказку электронным голосом и вообще начинал сомневаться в разумности своего поведения. Ему вдруг пришло в голову, что он занимается каким-то очень странным делом, вместо того чтобы ехать на работу, как все нормальные люди. «Надо к психоаналитику, – подумал он, – душа расстроена дальше некуда┘» Почти решив уже, что пора возвращаться, он заметил небольшую приоткрытую дверцу прямо перед собой. За ней обнаружилась узкая каменная лестница, ведущая наверх. Из помещения в конце лестницы на стены падал слабый свет, должно быть, там находились люди. Постояв в нерешительности примерно с минуту, борясь с самим собой и прислушиваясь, но так ничего и не услышав, кроме журчания ручейка да какой-то трагической капели, печальным эхом разносящейся по станции, он медленно, упираясь в стены обеими руками, двинулся наверх.

В небольшой комнатке спиной к нему сидел за столом человек. Красная лампа в потолке давала немного света, но Василий разглядел, что перед ним женщина – судя по юбке и пышным волосам из-под синей пилотки. Она сидела совершенно неподвижно, впритык к изогнутому микрофону, торчащему из стола. Василий замер на пороге, не зная как быть; сильное волнение охватило его и в то же время разочарование – вот он и нашел одну из обладательниц электронного меццо-сопрано! Вот она, перед ним, обычная девушка, каких много на каждой улице, в каждом вагоне метро, в барах, магазинах и клубах.

– Уважаемые пассажиры! – сказала девушка металлическим голосом. – Пользуйтесь противоположным выходом со станции «Снежная».

Василий беззвучно вошел в комнату и встал справа от девушки. Ему открылись ее серые, гладкие до блеска ноги, сдвинутые вместе в коленках, мертвенно-бледный профиль с застывшим глазом, изящные руки, сложенные на бедрах. Она была удивительно красива и стройна, но совсем безжизненна, даже нижняя челюсть не двигалась, когда она произносила текст. Осмелев, Василий прикоснулся к ее щеке и ощутил холод и твердость стали. Он заглянул ей в глаза, но они были неподвижны и бессмысленны, и он в них отражался как в зеркале, с искаженным вытянутым лицом. Он прислонил ухо к ее чуть разомкнутым ярко-красным губам, чтобы проверить дыхание, и немножко испугался, представив вдруг, что она сейчас вцепится в него железными зубами. «Все-таки странно, – подумал он, – почему губы накрашены? Зачем?» И, не найдя ответа, быстро прижался своими губами к ее, и хотя они были холодные и твердые, точно изо льда, и жгли его язык, он впивался все сильнее, испытывая незнакомое прежде, страстное и томительное наслаждение. От поцелуя голову щемило холодом и немели конечности, было больно и в то же время мучительно приятно. Со многими женщинами он бывал близок, но никогда не мог понять, что это за удовольствие такое, мять друг другу губы и толкаться языками. Но теперь, наверное, впервые в жизни, он ощутил всю прелесть поцелуя, пускай и не взаимного, потому что она никак на него не реагировала.

– Железная женщина, – прерывисто выдохнул Василий, на секунду оторвавшись от нее, – я люблю тебя. Я давно тебя люблю.

Поздно вечером Степан возвращался с работы, подумывая о том, чтобы взять у метро холодного пивка, перед тем как идти домой. Вчерашняя встреча с друзьями испортила ему весь день, легкое физическое недомогание усугублялось тяжелым душевным, и он теперь мрачно радовался, что все труды на сегодня завершены. Поднимаясь на пустынном эскалаторе, он пересчитывал дрожащими руками помятые от ношения в заднем кармане деньги и гадал, взять одну или сразу четыре? Ему было ясно, что если он возьмет одну бутылку, то, без сомнений, выпив ее у метро, возьмет еще одну. И дойдя с ней до дома и выпив ее по дороге, купит в магазине рядом с подъездом еще три или пять, в зависимости от настроения, на которое могут повлиять самые разные факторы – степень присутствия весны в погоде, эффект от предыдущих двух, духовный подъем или же, наоборот, спад. Если же он купит сейчас сразу четыре, то больше брать не будет, так как не успеет их выпить все по дороге домой.

– Уважаемые пассажиры, – раздался электронный голос, – соблюдайте осторожность на эскалаторе┘

Такой холодный и спокойный мужской голос, может, немного грустный от звучащей в нем безжизненности. Степану голос показался смутно знакомым, и он усмехнулся:

– Да уж! Осторожность нам не помешает, железный дружок.

– Соблюдайте осторожность на эскалаторе┘ – печально повторил голос.

Уже стоя у метро с выпитой наполовину бутылкой крепкого пива, Степан качал головой и улыбался. «Надо Михаилу и Ваське эсэмэску написать, – думал он, – пусть знают, что железные мужчины тоже бывают».