Понтифик носит Prada

Николай Усков: "Тот, кто становится церковным иерархом, обладает теми же качествами, что и любой топ-менеджер".
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

Нынешний период в истории российской культуры нередко называют «временем гламура». В то же время все чаще можно услышать, что Россия переживает «религиозное возрождение». Есть ли какая-то связь между этими двумя явлениями: гламуром и религией? На эту тему корреспондент «НГР» побеседовал с Николаем Усковым, главным редактором журнала GQ и историком-медиевистом, автором книги «Христианство и монашество в Западной Европе в раннее Средневековье».

– Николай Феликсович, прежде всего хотелось бы уточнить, что же такое «гламур»? Можно ли считать признаком гламурного стиля жизни демонстративное потребление?

– Это скорее наш посконный взгляд на гламур. На Западе под «гламуром» подразумевается вкус, характерный для высшего общества, и вкус прежде всего утонченный. Что касается демонстративного потребления, то там оно не в моде еще с 60-х годов, со времен «битловской» революции, когда стиль жизни богатых заметно демократизировался. «Гламурным» называют умение стильно себя подать, без пафоса: простенько, но дорого и изысканно.

В России «гламурным» считается стиль жизни правящей элиты, а именно политического руководства и связанных с властью представителей бизнес-структур. Эти люди охотно демонстрируют свой статус, иногда кричаще вульгарно и безвкусно.

– Был ли «гламур» в советской России?

– В любом обществе правящая элита придумывает некие «перья» для украшения своей персоны, которые будут отличать ее от массы, и так было с древнейших времен. В советское время, безусловно, существовал высший круг, который жил другой жизнью и демонстрировал свой статус: вспомним коллекцию автомобилей Брежнева или сталинские застолья. Гламур, причем весьма утонченный, был не чужд российской элите и до большевиков. Вспомним хотя бы князя Феликса Юсупова.

– Как в эту систему встраивалась и встраивается Церковь? Можно ли сказать, что иерархи Церкви «гламурны»?

– Как часть правящего класса иерархи Церкви, безусловно, «гламурны». Будучи специалистом по западному Средневековью, могу сказать, что в истории Католической Церкви всегда существовали два довольно агрессивно соперничавших друг с другом течения. С одной стороны, это «официальная Церковь». Она считала своим долгом продемонстрировать величие Господа, явленное в величии иерархов, Пап, наследников Бога и апостола Петра в прямом юридическом смысле. Папа – наместник Христа, Царя Небесного, на земле, соответственно он воспроизводит царский стиль жизни. В той или иной степени традиция уподобления иерархов Богу характерна и для Восточной Церкви, хотя в ней были свои нюансы: все-таки она находилась под пятой императора, мыслившего себя единственным подобием Царя Небесного.

Вторая тенденция в Западной Церкви – аскетическая. В разные периоды она набирала сильный оборот. Мне представляется, что в отличие от Востока, где монашество находилось на периферии общества, на Западе люди, декларировавшие радикальный разрыв с миром, столь сильно воздействовали на общество, что оно само тянулось к ним, пыталось монахам соответствовать. Это и Франциск Ассизский, и святой Доминик, и многочисленные францисканские и доминиканские проповедники, и даже еретики, говорившие о тщете всего земного, о богатстве и развращенности клира.

Это был своего рода «холодный душ» для иерархов Церкви. Они мыслят себя правящим классом, рядятся в пурпур, меха, золото. И вдруг к ним приходит босой Франциск Ассизский и говорит простые слова, проникающие в самую душу. На этот конфликт можно взглянуть как на противостояние общества потребления и «контрпотребления», гламура и антигламура.

– В XI веке Церковь осуждала епископов, занимавшихся охотой. Любовь к охоте средневекового духовенства – признак «гламурности» Церкви или своего рода феодальное родовое пятно, ведь по своему происхождению многие епископы принадлежали к благородному сословию?

– Епископы и аббаты действительно принадлежали к этому сословию, сохраняли свои социальные связи и считали себя частью правящего класса. Во многих странах они обладали реальной светской властью, участвовали в военных походах, ездили верхом, даже участвовали в сражениях. Канонист Бальдо де Убальдис в XIV веке сформулировал доктрину, согласно которой Папа мог на время освободить монаха благородного происхождения от обета безбрачия, чтобы тот произвел на свет потомство и продолжил свой род.

– Сегодня Папа Римский – гламурный персонаж?

– Журналисты уже подловили Бенедикта XVI на том, что он носит туфли Prada красного цвета. Понтифик часто появляется в кокетливых накидках, отороченных горностаем. Очевидно, что Папа имеет некоторый вкус к красивым предметам. Однако Понтифик хочет быть современным и носить удобную обувь, которая хорошо сидит на ноге. Что касается пелерин с мехом – таков уж его вкус! Я не раз замечал, как иерархи Русской Православной Церкви с любовью поглаживают свои роскошные панагии, усыпанные драгоценным камнями. При этом нужно видеть их глаза: им бы очень хотелось посмотреть, как эти панагии выглядят, но сейчас смотреть неудобно, поэтому они их ощупывают. И лица их излучают радость.

– По вашим наблюдениям, насколько важна для иерархов Церкви мода?

– В любом коллективе формируются определенные способы ношения тех или иных предметов – в рамках дозволенного, конечно. Это мелкие правила, отличающие «своих» от «чужих». Мне кажется, что в Церкви эти правила и градации тоже существуют. Это может касаться одежды, стилистических акцентов, длины бороды, стрижки. Встречаясь с кардиналами Католической Церкви, я не раз обращал внимание на то, что они уделяют много внимания своей внешности. Скажем, они чаще всего подтянуты. Видно, что, несмотря на возраст, они активно занимаются спортом. Они правильно питаются, меньше употребляют алкоголя, дышат чистым воздухом. У них хороший маникюр, на них идеально сидит облачение, которое, кстати, шьется на заказ известными портными. Чаще всего говорят о портных Гамарелли, хотя они едва ли единственные, кто обшивает иерархов Католической Церкви. Это все держится в тайне┘

– Почему это не афишируется?

– Потому что неизбежно возникнет вопрос, какое отношение сделанное на заказ облачение имеет к Господу Богу. Это будет смущать простых верующих. Конечно, иерархи Католической Церкви принадлежат к правящей элите, у них хороший доход, они живут в роскошных дворцах. Иерархи РПЦ, как мне представляется, тоже не бедствуют. Тот, кто становится иерархом Церкви, обладает теми же качествами, что и любой топ-менеджер: честолюбием, тщеславием, гордыней, желанием продемонстрировать статус и успех. Без этого нельзя стать иерархом – ведь речь идет о карьерной лестнице. И эти же качества Церковь одновременно осуждает.

– Частью гламурного стиля жизни подчас считают участие в светских раутах, тусовках. Как вы считаете, Иван Охлобыстин, священник и в то же время участник тусовок, – фигура «мира гламура»?

– Я бы скорее назвал его богемным, а не гламурным. Богема – это те, кто чувствует себя маргиналами. Они находятся в некой оппозиции мэйнстриму, в том числе гламуру. Мне кажется, что для Охлобыстина священство – это оппозиция его прошлому и тому кругу, в котором он вращается. Это арт-жест. Да, богема много тусуется, но ей не важно, какие у нее на ногах штиблеты.

– Модные кресты с украшениями – можно ли воспринимать их как некий синтез религии и гламура?

– Это очень интересный момент. Вы заметили, что в моде всегда только католические, а не православные кресты? Вообще отличие католицизма от православия заключается прежде всего в значительно большей чувственности. Это связано с изначально иным толкованием таинства пресуществления. С XI века на Западе восторжествовала доктрина, согласно которой Святые Дары в момент пресуществления превращаются буквально в плоть и кровь Спасителя. Верующие, как выразился один теолог, «пережевывают их зубами и переваривают кишками». Отсюда и телесность, чувственность католического искусства, которое заставляет нас ужаснуться страданиям Христа или содрогнуться при виде мук грешников. Или вспомним средневековых визионерок, воспринимавших связь с Богом как половой акт.

Католики привыкли переживать истины веры физиологически, а не метафизически, как православные. А от чувственности до сексуальности один шаг. Не зная этой католической традиции, мы не понимаем, как Dolce&Gabbana могут считать крест «наимоднейшим аксессуаром». Они-то католики, причем искренние. С детства предметы культа будоражили их чувственность. Православное богослужение же, на мой взгляд, скорее интеллектуальное, символическое, нежели чувственное. Ни один из своих атрибутов православие не смогло превратить в модный символ, разве что пасхальное яйцо Фаберже. Вам оно кажется сексуальным?