Дао Льва Толстого

Передо мной на столе стоит древнекитайская бронзовая статуэтка Лао-Цзы, мудрого старца, родившегося в княжестве Чу в VI веке до нашей эры, жившего в уединении и избегавшего земной славы. Я привез эту статуэтку из Китая, а вместе с ней и свое понимание неоднократно издававшейся у нас в России книги Лао-Цзы «Дао Дэ Цзин». Вдруг я осознал правоту его учения о Дао, о том, что всякое преобразование на земле происходит без воздействия извне. Всё зависит от нас самих. Погибнет ныне Россия или спасётся, божественная воля заключена в наших собственных действиях.

Как обо всякой великой книге и великом авторе, о Лао-Цзы и «Дао Дэ Цзин» ходит много легенд. Мне нет дела до них. Но я полюбил этого бронзового простодушного старца, разглядывающего меня своими умными глазами через два с лишним тысячелетия. Думаю, что и художник, сотворивший это бронзовое чудо, был таким же гениальным мастером. И опять же мне нет дела, насколько был похож реальный Лао-Цзы на тот образ, который заключен в статуэтке.

Лао-Цзы и Лев Толстой против интеллектуалов

Лев Николаевич Толстой был, пожалуй, первым популяризатором идей Лао-Цзы в России. Готовясь к толстовским чтениям в Ясной поляне и просматривая сочинения великого русского писателя, я с особым вниманием перечитал статью об учении Лао-Цзы. Перечитал и саму книгу «Дао Дэ Цзин», даже сразу в двух переводах, стихотворном и прозаическом. Я ощутил то огромное влияние, которое китайский мудрец оказал на мудреца русского. Путь к вере самого Толстого и был для него несомненным Дао, божественным жизненным Путем, впервые обозначенным в простых истинах Лао-Цзы.

Толстой, не зная китайского языка, первым в России попытался перевести книгу истин Лао-Цзы, пользуясь немецким переводом «Дао Дэ Цзин», выполненным Фридрихом Штраусом (кстати, перевод Штрауса до сих пор считается одним из лучших). Книга «Изречения китайского мудреца Лао-Тзе, избранные Л. Н. Толстым» вышла с предисловием «Учение Лао-Тзе» в издательстве «Посредник» в 1910 году. Хорошо бы в Год Китая в России переиздать эту книжку с иллюстрациями и пояснениями.

Увы, русские синологи XIX столетия часто принимали учение Лао-Цзы в штыки. Пример тому и высказывания крупного синолога Василия Васильева, и скептическое мнение о Лао-Цзы (отталкивающееся, безусловно, от мнения русской синологической школы) выдающегося философа Владимира Соловьева. Лев Николаевич, минуя синологов, напрямую, как бы один на один общался мысленно со своим китайским древним единомышленником. Оба они нравственность выводили из религиозных истин, приравнивали нравственность к религии. Оба были антиинтеллектуалы, обращались напрямую к народу. Не случайно Лев Николаевич Толстой приравнивал древнее китайское Дао к христианской любви.

Что же предлагал Лев Николаевич Толстой в своем очищенном, как он полагал, от корыстей и малопонятных народу пышных обрядов христианстве? К какой христианской вере он стремился? Его современник, публицист Николай Минский писал: «Первым провозвестником русской реформации, современным русским Лютером является Лев Толстой, который в противоположность веселым реалистам, утвердил божественность жизни, но в то же время, в противоположность поклонникам абсурда, устранил из религии неразумное. Жизнь – божественна. В мире совершается не человеческая, а божественная воля – таков основной религиозный тезис, которым Толстой искупил грех русского нигилизма и вернул вещам абсолютную ценность. Но божественность жизни постигается┘ самой личностью, ее собственным разумом, достигшим высшей зрелости и приобретшим высшую зрячесть».

Это определение жизненного пути как высшего свершения, определение божественности естественной жизни и естественного развития человека, нации и государства напомнило мне основные положения из «Дао Дэ Цзин».

Главным своим заветом, предложенным русским людям, Лев Толстой считал нравственное самоусовершенствование. Он хотел вернуть в христианскую веру простые и доступные всем понятия правды, совести и справедливости. Как ни парадоксально, но жить по христианской вере Толстого, сверяющего все жизненные поступки свои с христианским идеалом, идти по пути нравственного христианского самоусовершенствования гораздо тяжелее, нежели соблюдать обрядовость в храме и забывать о своем православии в реальной жизни.

Жизнь отчаянно отличается от любых догм, от любых закостеневших правил, от любой инертности и неподвижности. Но и в этой жизни должна всегда быть точка отсчета, да и сам жизненный Путь каждого человека и нации в целом должен быть постоянно корректируем христианскими понятиями, близкими человеку. Как тут не вспомнить того же Льва Николаевича Толстого: «Я не боюсь осуждения в отсталости потому, что не только не считаю религию суеверием, но, напротив, считаю, что религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний...»

Первый русский даос

Как пишет Лев Толстой, «основа учения Лао-Тзе одна и та же, как и основы всех великих, истинных религиозных учений. Она следующая: человек сознает себя прежде всего телесной личностью, отделенной от всего остального и желающей блага только себе одному. Но, кроме того, что каждый человек считает себя Петром, Иваном, Марьей, Катериной, каждый человек сознает себя еще и бестелесным духом, таким же, какой живет во всяком существе и дает жизнь и благо всему миру┘ Человек может жить для тела или для духа. Живи человек для тела, – и жизнь горе, потому что тело страдает, болеет и умирает. Живи для духа, – и жизнь благо, потому что для духа нет ни страданий, ни болезней, ни смерти┘ Человеку надо научиться жить не для тела, а для духа. Этому-то и учит Лао-Тзе┘ Учение своё он называет путём, потому что все учение указывает путь к этому переходу. От этого и все учение Лао-Тзе называется книга Пути┘»

Учтем нынешние изменения названий и фамилий древних китайских философов и их учений. Ныне Лао-Тзе принято называть в России Лао-Цзы. Книгу его, так повлиявшую на великого русского писателя, сегодня называют «Дао дэ Цзин», или в переводе на русский язык «Книга Пути и Благодати». Сам Путь переводят как «Дао», а не как во времена Толстого – «Тао».

Не будем считать «первого русского даоса» Льва Николаевича Толстого перебежчиком в китайскую религию, усиливая и без того шумные обвинения в его еретических взглядах. «Дао Дэ Цзин», книга китайского мудреца VI века до новой эры, писалась с чисто материалистических позиций, как естественный путь жизни, путь всех вещей, путь каждого человека, каждой страны и каждой нации. И потому подобно книгам многих великих философов, писателей и поэтов «Дао Дэ Цзин» может привлекаться для прояснения истины в любом религиозном учении. Она не противоречит никаким догмам русского православия. Как любую математическую формулу используют в равной мере и христиане, и мусульмане, и буддисты, так и любую философскую истину, тем более выходящую из основ самой естественной жизни, могут принять для себя христиане.

Это уже поздние даосисты, так же как и поздние конфуцианцы, решив превратить учение своего мудреца в народную религию, облекли учение Дао религиозными обрядами и ритуалами, а сами тексты из «Дао Дэ Цзин» стали использовать для медитаций в даосских монастырях. Против этого, кстати, заранее возражал в своей книге Лао-Цзы. Используют понятие Дао в своей религии и буддисты, при этом отрицая даосизм как религию и считая его со своих религиозных позиций еретическим заблуждением.

Так и мы, христиане, обратившись к истинам «Дао Дэ Цзина», найдем там немало близких нам православных понятий, отнюдь не превращаясь при этом в экуменистов. Понимаю, что все равно найдутся оппоненты из числа наших ортодоксов, но у них свой Путь, свое ортодоксальное Дао. А мы обратимся к главным истинам древней книги китайской мудрости.

«Кто поднялся на цыпочки, не может долго стоять. Кто делает большие шаги, не может долго идти. Кто сам себя выставляет на свет, тот не блестит. Кто сам себя восхваляет, тот не добудет славы. Кто сам себя возвышает, не может быть старшим среди других┘» Разве эти простые истины противоречат и жизненной правде, и нашему христианству? Ни в коей мере.

А вот те истины, из которых, на мой взгляд, произошло знаменитое толстовское непротивление злу насилием: «Кто служит главе народа посредством Дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него. Где побывали войска, там растут терновник и колючки. После больших войн наступают голодные годы. Искусный полководец не осмеливается осуществлять насилие. Он побеждает и не нападает. Он побеждает и не гордится. Он побеждает, потому что к этому его вынуждают. Он побеждает, но он не воинственен┘»

Толстой, пожалуй, первым из русских мыслителей подчеркнул схожесть учения Дао с христианскими истинами: «Мысль эта не только похожа, но совершенно та же, как и та, которая выражена в 1-м послании Иоанна и лежит в основе христианского учения. По учению Иоанна, средство соединения человека с богом есть любовь. Любовь же, так же как и Тао, достигается воздержанием от всего телесного, личного. Сущность и того и другого учения в том, что человек может сознавать себя и отделенным и нераздельным, и телесным и духовным, и временным и вечным, и животным и божественным. Для достижения сознания себя духовным и божественным, по Лао-Тзе, есть только один путь, который он определяет словом «Тао», включающим в себя понятие высшей добродетели. Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского в проявлении того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека».

Для сохранения естественной национальной жизни Лао-Цзы предлагал далеко не глобалистские рецепты. «Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко от своих мест». А ведь это изумительно верный рецепт сохранения любой национальной жизни любой даже самой маленькой нации. «Пусть народ снова начинает плести узелки и употреблять их вместо письма». То есть предлагается сохранять все древние традиции и одежды для сохранения единого национального целого. Компьютеры – компьютерами, но ради глобализации ни китайцы, ни японцы, ни корейцы не отказываются от своих сложнейших иероглифов, не переходят на латиницу. Они могут выучить и английский, и русский, но мыслить будут все равно по-китайски.

«Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга». Это совсем уж консервативное по нынешним временам требование, которое сегодня под силу нам в России лишь благодаря нищете русского народа и нашей заброшенной провинции. Но ведь Лев Николаевич Толстой и его не счел нужным исключить из учения Лао-Цзы.

Может быть, в этом и состоит секрет неуничтожаемости китайской нации, ее неассимилируемости даже в многомиллионных городах и странах. Вот чему полезно поучиться русскому народу, который в эмиграции растворяется среди других народов буквально в третьем поколении. Конечно же, китайцев сегодня можно встретить по всему миру, но во внутреннем пространстве собственного Дао они всё также слушают пение соседских петухов и до самой смерти не открывают свои сокровенные тайны другим народам.

Мудрецы и их последователи

Написав свои даосские заметки о Льве Толстом, я решил на всякий случай переслать их в Китай своим знакомым, чтобы посмотреть на их реакцию. Приведу отрывок из письма моего пекинского коллеги, профессора Чжан Цзянхуа.

Он пишет: «С большим интересом прочитал вашу статью... Между прочим, в ней есть два момента, относительно которых хотелось бы поделиться с вами своим мнением.

Во-первых, даосизм, как и конфуцианство, это не столько религия, сколько философия. Учение Лао-Цзы – это «учение ухода из светской жизни», канон человеческой жизни, направленный на улучшение жизни личности, на духовный мир человека. Конфуцианство – это «учение входа в свет», канон человеческого поведения, направленный на политический дидактизм, на нравственное перевоспитание человека в интересах коллектива, государства. Ни то, ни другое учение не связано с каким-то конкретным религиозным ритуалом.

Во-вторых, что касается слов: «Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга». На мой взгляд, это как раз показывает ограниченность учения Лао-Цзы, которой пользовались многие китайские императоры. Крайняя замкнутость, закрытость, непомерное самомнение, отсталость китайской нации в значительной степени вытекают из этих слов».

Я полностью соглашаюсь с первым замечанием профессора Цзянхуа. Лао-Цзы и Чжуан-Цзы, увы, даже не предполагали, как будут трактовать их глубинные и в то же время простые философские истины восторженные мистические поклонники последующих веков. Все легенды о Лао-Цзы позднего времени о его пребывании в течение шестидесяти лет в чреве матери, о его сверхдолгой жизни, о его участии в рождении Будды лишь зародили в умах историков сомнения в самом существовании Лао-Цзы. Я предпочитаю читать о нем в исторических записках древнекитайского историка Сыма Цяня, жившего во II веке до н. э.

Сыма Цянь не мудрствуя лукаво писал: «Лао-Цзы был уроженцем селения Цюйжень волости Лисян уезда Кусянь царства Чу, происходил из рода Ли, имел имя Эр, второе имя Дань. Он был хранителем дворцового архива Чжоу. Лао-Цзы совершенствовал Дао и Дэ, его учение призывает жить в уединении и не стремиться к славе. Он долгое время жил в Чжоу, но, увидев, что царство приходит в упадок, решил уехать. Когда достиг заставы, линьинь Си сказал: «Вы собираетесь удалиться от мира. Напишите для меня хоть что-нибудь!» Тогда Лао-Цзы написал книгу в двух частях, более пяти тысяч слов которой говорили о смысле Дао и Дэ. После этого он ушел, и никто не знает о его дальнейшей судьбе».

По поводу второго замечания китайского профессора скажу, что и эти слова Лао-Цзы не следует прочитывать буквально. Из даосского взгляда на «соседние государства, пение петухов и лай собак» выросли многочисленные чайна-тауны, разбросанные по всему миру, непостижимый патриотизм зарубежных китайцев, инвестирующих из Тайваня, Сингапура и США миллиарды долларов в китайскую, вроде бы до сих пор коммунистическую экономику. Отсюда же и давнее заявление коммунистического лидера Чжоу Эньлая: «Прежде всего я китаец, а потом – коммунист». Целостность китайского национального сознания, его постоянная внутренняя отгороженность от чужого мира не раз спасали Китай даже в самые трудные времена.