Атом - это доза. Доза - это зона. Зона - это эксперимент. Жители Татарской Караболки живут внутри эксперимента с 1957 года. Тогда на заводе "Маяк" был взрыв. И облако накрыло окрестности.
"Стали рождаться телята с двумя головами и дети с хвостами, как у рыб", - рассказывает Хамзана Селихьянова. Самые страшные фотографии на новой выставке в Московском доме фотографии - именно эти (их три): снимки младенцев, живущих в банках Челябинского музея эмбриологии. Младенец-лягушка - без лба, с выпирающими глазами. Младенец-рыба - с хвостом? культей? ластом?
Нет ничего нового в снимках монстров. На фотофестивале "Прозрение" в Нижнем зимой этого года была выставка Аниты Гратцер. Австрийка представила заспиртованных детей подобно тому, как Кулик показывает лики обезьяньих чучел. Такие снимки всегда бьют наповал. Но голландец Роберт Кнот выставил уродов не ради уродства. Он показал жертв радиационного загрязнения. Людей из Муслюмова, Татарской Караболки, Мусакаева.
Есть несколько способов снимать страдание. Один - искать мусор и находить его: черные трубы, грязные свалки, дети-мутанты. Другой - искажение человеческого облика: люди вроде бы люди, но на их лицах застыли мерзкие гримасы. Так часто грешат репортеры, которым не хватает времени, чтобы вжиться в объект. Все преувеличено и все неправдоподобно - именно потому, что человеческая суть принесена в жертву выразительной детали. Самое трудное - знать меру. Роберт Кнот остановился вовремя.
Я шел с опаской на выставку "Полураспад". Сколько их было за последние годы - этих выставок, где Россия была представлена страной сплошной чернухи, а фотограф - сверхчеловеком, пролетающим над землей заживо гниющих трупов? Но Роберт Кнот не раздувает ужасов при помощи грамотно подобранных линз или зверских ракурсов. Максимум того, что он себе позволяет как фотограф, - правильно использовать тени. Он общался на равных с людьми из зараженных деревень.
Трудно не преувеличить трагедию. Потому что есть другая опасность - страдание может скрыться в комментарий. И тогда выражение может решительным образом не поспевать за содержанием. У Кати Галкиной "сильно болят ноги, и, возможно, скоро она вообще не будет в состоянии ходить", а Дания Джанмурзина "вот уже пять лет страдает от редкого заболевания крови", но на снимке Кнота видны совершенно обычные подружки, которые немного неловко стоят у школьной доски, разрисованной листочками. Дети как дети. Но в этом весь ужас.
Радиация - невидимая отрава. На фотографии - три веселых студентки. Но у всех - заболевания иммунной системы. Трудно сделать невидимое зримым, перевести внутренние болезни на язык фотографии. Но Кнот не стремится к барочным эффектам. Он не фиксирует уродств слишком резко. Наоборот, Давлет Марданов - мальчик с умственным расстройством - снят в размыве (его причина - движение): хорошо видны только выразительные глаза глубоко больного маленького человека, искаженные черты его лица скрыты от зрителя. Анна Федорова, пенсионерка 78 лет, сидит в своей койке - но Кнот не заостряет внимания на старческой крупке или дряблых провисах кожи: наоборот, фотограф снимает ее снизу вверх, как полководца на коне, так что Федорова выглядит гордой и несломленной, а в ее слепых глазах - гордый блеск.
Роберт Кнот снимает жертв как Героев. Он ими восхищается и гордится. "У Фариды сохнет нижняя челюсть, почти все ее зубы выпали", - гласит комментарий, но Кнот снимает Фариду с улыбкой на устах (она не разжимает рта). Это портреты женщины, выжившей в обстоятельствах, в которых нельзя было выжить. Поэтому она общается с камерой так открыто - она стремится рассказать свою историю. И поэтому ее мир так закрыт. Она чувствует себя человеком, наказанным за несуществующее преступление.
В каждом из снимков есть свое препятствие. Взгляд Гайдара Муталимова из Челябинска совсем не детский: он смотрит прямо в объектив - вот идеальный момент прямого контакта зрителя и модели. Но Гайдар - пожизненный пациент в больничном халате. На левой половине его лица лежит глубокая тень. И главное - фотограф мастерски подчеркивает препятствие: модель от зрителя отделяет черная полоса, проходящая наискось сквозь кадр, в его левой четверти. Эта полоса - как граница.
Социальный портрет - лучшее, что было сделано в фотографии XX века. Портрет показывает индивидуальность, социальный портрет рассказывает о том, как этот конкретный человек дошел до жизни такой. Поэтому лучшие социальные портреты - это снимки страданий: горе заостряет характер и придает простому лицу эпическую значимость. Такую, какая есть у калифорнийской матери из "иммигрантской" серии Доротеи Ланг. Или у Гайдара Муталимова из серии Роберта Кнота "Полураспад". Это снимки жертв. Но не уродов, а Героев с большой буквы.