ВО ВСЕРОССИЙСКОМ музее декоративно-прикладного и народного искусства (ул. Делегатская, 3) проходит выставка работ художника Виктора Гоппе "Онегин и др." (книги, объекты, графика, скульптура). Здесь напрашивается утверждение, что, конечно, нас, как и нашего уважаемого читателя, на этой выставке прежде всего должны заинтересовать книги, но на самом деле это не так. Работы художника Гоппе гораздо интереснее рассматривать в комплексе, и с этой точки зрения выставка организована совершенно замечательно. Выставленные вперемежку, в одних и тех же витринах книги, картинки, открытки, керамические кружки и скульптурки, деревянные кубики и коробочки подводят зрителя к мысли, что их автор во всех случаях решал одну и ту же задачу, и мы осмелимся предположить, что задача эта - поиск границ понятия "книга как предмет". Одни экспонаты эту границу пересекают, уходят через нее то в сторону чистой графики, то в сторону скульптуры; другие вроде бы к ней и не приближаются, будучи с самого начала безусловными, стопроцентными книгами; третьи, вызывающие, разумеется, наибольший интерес у публики, балансируют на самой грани. По какому признаку мы без колебаний зачисляем в разряд "книг" печатный пряник в коробке, набор глиняных табличек и головоломку из кубиков, но не включаем в этот ряд точно так же исписанные и изрисованные керамические и деревянные скульптурки? Возможно, что здесь мы следуем за самим художником. Виктор Гоппе по образованию художник-керамист, и очень вероятно, что именно это определяет его принципиально иное, чем у большинства книжных художников, отношение к книге, как, впрочем, и к любому созданному им произведению.
Вместо, казалось бы, естественного для художника вопроса "как это будет выглядеть?" художник-прикладник обязан задаться вопросом "что с этим будут делать?". Соответственно, среди объектов Гоппе книгами оказываются не те, на которых написаны буквы, а те, которые раскрываются и перелистываются; те, в которых задан какой-то - не обязательно простой - порядок чтения; те, которые иногда можно даже разделять на части, но смысл их определится только в целом... Впрочем, самого художника явно интересуют не формулировки, а процесс их поиска. Это особенно заметно не в экспериментальных его вещах, а в книгах самого что ни на есть книжного вида. Словно вопреки виртуально-компьютерному книгоизданию он работает только с реальными, ощутимыми вещами. В типографии в своем родном городе Кинешма он набирает и печатает свои книги полузабытой "высокой печатью": в отличие от современного офсета буквы с силой вдавливаются в бумагу; такой текст можно воспринять не только глазами, но и пальцами провести по странице, ощутить его материальность. Сама бумага тоже подбирается специально: не обязательно сверхдорогая, наоборот - иногда почти оберточная, с видимыми щепочками, иногда старые, с классическим старым рисунком обои, иногда даже простая типографская, но тоже старая, "вылежавшаяся", особенно хорошо воспринимающая печать. Да и сами наборные шрифты высокой печати - старого рисунка, не заезженного рекламно-журнальным употреблением, делают книги Виктора Гоппе еще более "книжными".
В графике художник не так строг ни к себе, ни к материалу, он допускает для себя самые разнообразные техники - линогравюру, офорт, литографию - соответственно и результат оказывается менее убедительным. Его узнаваемая, размашистая манера рисования, почти не меняющаяся от Пушкина до Сапгира, слишком органична для керамики, чтобы так же естественно существовать в книге.
Тем не менее книги Гоппе остаются книгами в той мере, в какой он их таковыми задумал. В отличие от многих художников этого жанра он не только экспериментатор, но и мастер. Любая его книга, даже самая немыслимая - это прежде всего профессионально изготовленный предмет. Столь же профессионально обозначает он тиражи - один, три, пятнадцать экземпляров, отдельно - подписных, отдельно - просто нумерованных... В художнической среде подобные вещи считаются снобизмом, но для книжных людей это не только предмет библиофильского тщеславия, но и знак ответственности мастера за свою работу, знак принадлежности к цеху. Так что выставка в
конце концов оказывается именно книжной.