Авантюрист в лабиринте

СЕРГЕЙ со счастливой для российского изобретателя фамилией Соловьев, сколь обыкновенной, "национальной", столь и воспроизводящейся в русской культуре, кажется почти вымышленным персонажем. Тем не менее он существует: поэт, прозаик и автор последнего архитектурного проекта ХХ века. К 2003 г. по его чертежам и рисункам в немецком городе Ростоке к Всемирной выставке парковой культуры возводится грандиозный лабиринт-аттракцион, памятник человеческому сознанию, каким оно пришло в третье тысячелетие. Я спрашиваю у Сергея:

- Все началось на высоте 10 тысяч метров. 96-й год, я лечу из Киева в Нью-Йорк по приглашению какого-то закрытого фонда на ежегодную тусовку для творческих людей. В основном американцы, но, дабы порушить скучную однородность, один процент народа - из Европы. Я себе представлял это так: раскручивается глобус-рулетка, а устроители тычут в него пальцем. Необыкновенность со мной заключалась в том, что я был у них первый из-за восточного занавеса. Должно быть, потому меня так и встретили┘ А тут еще миф о русском художнике. Мне вручили три ключа от трех зaмков и объяснили: вот этот - для повседневной жизни, другой - для литературных и научных занятий, а тот - для занятий живописью. Верно, считали, что одним замком с русским поэтом не обойтись: и рисует, и космолеты строит. Остальные жили, конечно, скромнее.

Вот чему я предался у трех цветущих затонов, почти в полном уединении, чертя на песке, как Архимед, идеограммы будущего здания. Я ведь еще не знал, что мое приключение с лабиринтом растянется на три года, что у меня будет шесть законченных его версий, а возможность его возвести возникнет неожиданно, когда, казалось, я уже потерял всякую надежду. Но я с самого начала понимал, что это должно быть не монументом или музейной зоной, а интерактивным пространством, где посетителя бы провоцировали на вмешательство и поступок. Как и всегда происходит с человеческими блужданиями во времени. То есть там должен постоянно проходить какой-то принципиально незавершимый процесс, меняющий участника. Поэтому - лабиринт, о дальнейшем продвижении в котором ведь никогда не известно. Совершая поступок, человек или народ и создает для себя время. Что такое время (этого человека) - вопрос, на который отвечает завершением пути каждый посетитель. И эта версия времени должна каким-то образом остаться, запечатлеться в моем лабиринте на веки вечные. То есть понятие лабиринта во мне появилось раньше, чем слово.

- Никогда. Я до такой степени сразу решил: мой лабиринт может быть только выстроенным в реальном пространстве, а иначе не имеет смысла - что предложения о любом его неархитектурном воплощении принимал почти агрессивно. Например, Питер Гринуэй, очень увлеченный моим проектом, может быть, действительно ему близким, предлагал пуститься в киношное путешествие по лабиринту времени. Гринуэя, к счастью, отвлек тогда какой-то собственный замысел. В другой раз Битов спросил меня: "А зачем Вам всякое это строительство, у Вас же есть свой материал и инструмент, Вы поэт. Напишите лучше книгу". Через год я действительно собрал и выпустил книгу, она так и называется: "Книга". Туда вошли мои рисунки и чертежи. А текст - отчасти символический комментарий к ним, отчасти им параллелен; в нем возникают собственные независимые сюжеты. Это литературный, вербальный лабиринт.

Конечно, для меня всегда много значили язык и слово. В первом варианте проекта я хотел выстроить город из прозрачных букв, среди которых странствует человек. Буквы складываются в слово "время" на семи основных языках. Потом возник образ змеи, кусающей хвост, или круга, это все равно. Такой вид должно было принять здание лабиринта снаружи.

На самом деле там в итоге несколько восьмерок: змея жила по-своему, вздрагивала, ворочалась и трепетала. Змея - это сердце, цель, там предел лабиринта; в нее еще надо вoйти, преодолев испытания. Особенность моего замысла в том, что обыкновенно цель-то лабиринта как раз и скрыта. А здесь она видна для наружного, или постороннего, наблюдателя. Она манит, но пройти в нее не известно как.

- Так и у меня. Ведь оно не обязательно должно материализоваться во внешнего монстра. Главные чудовища, как известно, в тебе самом. Их надо победить.

- Конечно. Из подвигов складывается путь посетителя-героя. Победа над чудовищем (а для меня чудовище - это ситуация выбора, решения) - условие того, что ты выйдешь в верхний, светлый ярус. Да вот: в первом же (белом) зале перед тобой - три двери. Выбор до известной степени предопределяет дальнейшее движение. До следующей развилки. И тут важно, что хотя теоретически можешь встретить других посетителей, но, как правило, ты один.

В подводно-подземную часть лабиринта ведут четыре входа - по сторонам озера, как по сторонам света. Внизу пространство делится на две зоны. Одна - периферийная, черно-белая. Здесь ты только ищешь, идешь. И у тебя же нет ни инструкции, ни карты. Но никаких других приключений не происходит. Зато стрелки постоянно указывают путь к выходу. Выйти из игры ты можешь в любой момент.

- Да, этот выход в жизни тоже есть всегда. (Смеется.) Но что тебя ждет, если ее продолжишь, не знаешь. Переход в центральную зону - как из черно-белого кино в цветное. В плане она имеет вид изысканного вензеля, разделенного на четыре сектора, по четырем стихиям. Если ты в стихии огня, то попадаешь в огневые провокативные ситуации, если в секторе воды - то на эту тему.

Например, вдруг за тобой закрывается проход, а перед тобой - зеркало, и рядом лежит молоток. Чтобы продолжить путь, ты должен разбить свое отражение. Это в стихии воды. Но в общее описание я включил только примеры таких игровых ситуаций. Я же никогда не смогу мыслить ни за китайца, ни за эквадорца. А мне хотелось, чтобы наполнение лабиринта создавалось соборно. В Интернет вводится общий план моего лабиринта и предлагается присылать предложения. Хочешь ты или нет, но твоя национально-культурная принадлежность обязательно проявится и в придуманных сюжетах.

То же и с приемом, который я для себя называю "телефоном". Каждый посетитель получает кольцо - свернувшуюся змейку. А на развилках на стене устроено по микрофону, и с помощью этой змейки ты можешь записать в течение 30 секунд свой голос, но только один раз. Это может быть связная фраза или звук, хоть поцелуй. Твой голос сейчас же транслируется и остается здесь навеки. Ты можешь также распорядиться дальнейшим его существованием: вывести на передний план, приглушить и так далее. Для первого посетителя подземелье безмолвно, с последующими он о постепенно озвучивается. Можете его себе представить хотя бы через 10 лет. Для меня эта разноплеменная постепенно строящаяся фуга - голосовой памятник человечеству.

Но вот ты вступаешь на какую-нибудь плиту-отмычку, и проход открывается. Винтовая лестница, с нее ты попадаешь в верхний ярус, тело змеи, - в бесконечный кружащийся коридор.

Он заполнен фигурами, которые представляли бы образы времени во всех существующих на земле этносах. (Кажется, их две с половиной сотни.) Делается это так. По жребию каждому этносу отводится место в моем коридоре. Этнос же представляет какой-либо выборный художник, или скульптор, или писатель. В немецком есть хорошее слово, обозначающее художника независимо от его специализации: Kunstler. Он и создает объект, которым же может быть что угодно. Но ставишь ты такую задачу или нет, в твоем объекте обязательно воплотится культурно-языковая принадлежность.

Почти в конце коридора есть возможность набрать на клавиатуре номер фигуры, внутренне близкой посетителю. Тут он руководствуется только субъективным чувством. Тогда голос выбранного объекта повышается на полтона. Для первого же посетителя все голоса звучат в едином режиме, монотонно. А это значит, что ты опять перераспределяешь голоса, перестраиваешь их современную карту - но теперь это голоса прошлого. Ты пересоздаешь прошлое по своему образу и подобию. Как и всегда происходит с человеком в истории.

Я сказал "почти в конце коридора", потому что он действительно бесконечен в буквальном смысле: самое его завершение недостижимо, хотя и видно, и манит. Он непроходим в той точке, где голова и хвост змеи сходятся. Там вращается зеркальная лопасть, наподобие колеса парохода, и зачерпывает твое отражение. Раскачивается маятник. Все это то скрывается, то проступает за дымовыми и световыми эффектами. Тебе как бы предложено войти, но этого-то ты ни в коем случае и не можешь. То есть ты никогда не сможешь сделать последний шаг. Там тайна, начало времен и конец познания.

- Так и есть. Как и всегда, все произошло случайно, и вся информация обо мне была устной.

В Ростоке я попал в штаб будущей выставки. Он помещался на огромном теплоходе, "проданном" германским правительством за одну символическую марку. Меня повели на капитанский мостик. Устье огромной реки, под ней уже прорыт подземный ход. Великолепные пустынные берега. Меня спросили, где я бы хотел расположить свой лабиринт. Конечно, мне или моему лабиринту повезло. Дело в том, что Международная выставка парковой культуры впервые проходит в Восточной Германии, вот они и задумали что-то грандиозное, не хватало только какого-то центра, чего-то действительно небывалого - ни в Ганновере, ни в Мюнхене. Наудачу я ткнул в одно мне понравившееся место. Но только теплоход несколько вид загораживает. Уберем - был ответ. Казалось, что сбывается сон. Уезжая, мы их спросили: а вы представляете, сколько это может стоить? Нас это не интересует - был ответ. Было б заключение экспертов, что такая постройка в принципе возможна.

Но я-то знаю, что построено может быть все.