Верит ли стоик в бессмертие

≈ Мы бы хотели вам предложить для разговора тему нормы у Чехова?

≈ Замечательная тема. Чехов не любил Достоевского, у которого на каждой странице люди исключительные или мнящие себя таковыми, сумасшедшие или неврастеники, убийцы или потенциальные самоубийцы. С другой стороны, Чехов ненавидел норму. Его считали певцом будней, певцом малых дел. На самом деле он ненавидел повседневность, которая пожирает человека, которая превращает личность, «человека, который хотел», в нечто амебообразное, превращает чайку, вольно летающую... в чучело этой чайки. Многие его рассказы и пьесы об омертвении человека. О раннем омертвении.

Норма. Это проблема. Что считать нормой? В «Даме с собачкой» в чем «не норма»? Хотите сказать, что любовь – это не норма?

≈ Возможно.

≈ Конечно. Если говорить о подлинной любви, а не о том, что Гуров до 40 с лишним лет принимал за любовь. Многим из нас тоже кажется, что с нами такое было, и даже не однажды. А вот та любовь, о которой в Книге пишется «Любовь сильна как смерть », т.е. любовь безжалостная, сама диктующая правила, ≈ редкий дар и испытание. Гурова, после большого опыта любовных похождений, Гурова, уверенного, что знает об этом лучше, чем кто угодно, который к объекту любви всегда относился снисходительно и даже брезгливо, вдруг настигает Любовь. Как возмездие.

Анна Сергеевна ≈ красивее других? Умнее других? Есть в ней что-то особое? Да ничего подобного. Но Гуров, взрослый человек, тащится в вонючем вагоне в какой-то город N, живет в номере, в котором явно клопы, и долго топчется в снегу у забора с гвоздями, слушая, как в доме кто-то, наверное, она, играет на фортепьяно. Потом от нечего делать, разочарованный, замерзший и продрогший, забредает в занюханную провинциальную оперу. Зачем? Бред. Абсолютный бред.

И вдруг, именно там, среди очень смешных, нелепых господ, среди любителей провинциальной оперы, он встречает ее. И на фоне пошлых скрипок, плохого оркестра Гуров думал, «как она хороша». Что это? Это Любовь. Та самая. А что дальше?

Они встречаются раз или два раза в месяц. Но что это за встречи┘ Они долго не виделись, казалось бы, должны кидаться друг к другу, целоваться и, конечно, их должно тянуть «в койку». Это так естественно, но ничего Чехов об этом не пишет и не из деликатности. Если бы хотел, то дал бы почувствовать. Гуров и Анна Сергеевна пьют чай, она плачет, смотрит в окно, он ждет, пока она поплачет. Потом они друг друга уговаривают, что все (когда-нибудь) будет хорошо и что они найдут выход. «Казалось, что еще немного – начнется новая, прекрасная жизнь», ≈ пишет Чехов. И вот тут самая гениальная фраза: «И обоим было ясно, что до конца еще далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». И это конец. Автор оставляет героев в осознании того, что они присутствуют при медленном повседневном омертвении их любви.

Чехов не боялся смерти. Он боялся долгого, невыносимо долгого ожидания ее. И во многих рассказах и пьесах фиксировал это. Дядя Ваня говорит: мне сорок семь лет; если положим, я проживу до шестидесяти, то мне остаётся еще тринадцать┘ Долго!

Чехов умер рано. Довольно много лет болел и как доктор прекрасно знал, что его ожидает. Тем не менее нигде, ни в одном из его произведений, нет ужаса смерти. Ее он описывает как норму, как ужасную норму. Описывает как врач, не раз работавший в прозекторской: «Люди будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, все же, в конце концов, вас заколотят в гроб и бросят в яму », ≈ говорит доктор из «Палаты №6». «А бессмертие?» ≈ вопрошает пациент. «Э, полноте!», ≈ отвечает врач. Чехов к своему глубокому сожалению не верил ни в Бога, ни в черта, ни в прогресс и светлое будущее, ни в загробную жизнь. Этот безжалостно трезвый взгляд разъедал его. «Человек должен быть верующим или искать веры, иначе жизнь его пуста! Пуста┘» ≈ говорит Ирина из «Трех сестер». Кажется, это отчаянный крик самого Антона Павловича.

Вернемся к «Даме с собачкой». Рассказ о довольно пошлом курортном романе. То есть о норме. О пошлой норме. После того как Гуров переспал с барышней и брезгливо отнесся к тому, что только что проделал, он везет ее в Ореанду. Они сидят и смотрят на море. Вдруг, ни с того ни с сего, в повести возникает какое-то большое странное отступление: «Листва не шевелилась, кричали цикады, и однообразный шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле┘».

В повторяющемся шуме волн, в безразличии природы к жизни и смерти Чехов, как ни странно, видит возможность бессмертия. Тебя не будет, но море будет, волны будут, природа будет, земля будет ≈ все будет. Значит, бессмертие есть. Оно есть, если только отрешиться от своего Я, от себя, от своего имени, от своей кожи, от своих амбиций, от жажды любви или страха смерти. Если только отрешиться от шкурного ощущения себя, от того, что я есть начало и конец всего. Правда, это почти невозможно. Надо быть Чеховым, то есть стоиком, то есть без пафоса и фальши, без религиозного экстаза и самообмана, трезво смотреть на себя, на все, что происходит кругом, и, не сходя с ума и не простирая рук к небу и не заламывая их, осознавать невеселую перспективу, которая ожидает каждого из нас. Да, тебя не будет, но всё будет. Всё! Пьеса Треплева в «Чайке» о чём? Это пародия на символистов? Издёвка над графоманством? Чушь. Эта пьеса о Мировой душе. Все умерло. Не только ты ≈ автор пьесы, не только ты ≈ зритель, не только ты ≈ читатель, все и всё умерло. Ничего нет.

Но есть Мировая душа. В нее воплотился и Наполеон, и Магомет, и собачка, и жук, и пиявка, и все остальные, и даже аз грешный. Об этом и в «Палате №6». Описывается весь ужас больничной палаты для душевнобольных, беседы доктора с пациентом на разные темы. И вдруг Чехов пишет о существе, которое через тысячу лет пролетит над абсолютно вымершей землей, посмотрит и удивится: какая тишина. Все наши мелкие проблемы, которые нам кажутся единственно важными, наши обиды, наши амбиции, наши боли и наши радости с точки зрения пролетающего Духа ≈ такая чушь, такая ерунда. Комедия! (Комедиями называл Чехов свои безысходно-трагические пьесы.)

Вы знаете, о чем последняя пьеса, которую он задумывал написать и не успел? Действие этой так и ненаписанной пьесы почему-то происходило на Северном полюсе. Согласитесь, это очень исключительное место, и там встречаются души умерших. Простите, и это Чехов?!

Писатель буден? Певец малых дел?

≈В своих воспоминаниях Коровин пишет о том, что Чехов не был так однозначен в вопросах веры, то есть он мог сказать, что как дважды два докажет, что Бога нет, а потом, через некоторое время, приходил и говорил: «Я вам как дважды два докажу ≈ Бог есть».

≈ Думаю, Коровин все-таки был простодушный человек и не понял Чехова, обсмеявшего этот вопрос. Такая система доказательств означает ≈ человек не верит ни в то, ни в другое. Что у Чехова всегда обманывало и продолжает обманывать почти все человечество ≈ это его юмор и лирическая интонация. Юмор Чехова всегда воспринимается как добрый, а на самом деле он беспощадный. Лирическая же интонация его, точнее импрессионистский флёр, ≈ на самом деле камуфлирует трезвый и беспощадный взгляд Чехова на человека. Он не дожил несколько лет до «Авиньонских красавиц » Пикассо. Он всё-таки человек XIX века, поэтому не позволял себе анатомировать человека и действительность, не камуфлируя это юмором и импрессионистским флёром.