Анатолий Королев Увы, лишь неравенство способно творить.
Оглянитесь назад, как скучны герои советской литературы. Кто помнит имя кавалера Золотой звезды? А ведь этот роман был включён в школьный учебник. Фильм «Знакомьтесь, Балуев» разделил на московском фестивале лавры с шедевром Феллини «8 с половиной». Но кто помнит Балуева? Он прочно забыт, как забыты кукольные тимуровцы Гайдара, как ушли в небытие краснодонцы Фадеева и кубанские казаки Пырьева. В памяти остались только подлецы да шпионы: зловещий изобретатель гиперболоида инженер Гарин, капиталист Карабас-Барабас, разведчик Штирлиц. Ещё мальчиком я отметил про себя, как упоительны зарубежные персонажи: жадный отец Горио, сказочный капитан Немо, жестокий индеец Джо или отвратительный дядюшка Скрудж вкупе с пройдохой Феджином.
Как только литература попала под контроль партии, писатели кинулись в эмиграцию (мысленно), чтобы хотя бы там, за кордоном, добыть живой крови для анемичных персонажей советского текста. Например, действие романа «Голова профессора Доуэля», написанного Беляевым в конце 20-х, сбежало во Францию, чтобы там отыскать конфликт между мерзавцем учеником и прекрасным учителем, которому тот отрезал голову и посадил на стол с питательными трубками. Человек-амфибия Ихтиандр тоже плавает за границей у берегов Америки. В Чёрном море, напротив Одессы, такой конфликт был невозможен.
Что ж, все попытки высечь искру из феномена равенства закончились полным фиаско. Бруски, сталь и шлак, закипела сталь┘ все производственные романы, все фильмы о высотниках, ткачихах, геологах были лишены подлинной силы, потому что были отлучены от главной машины всех мировых сюжетов от неравенства умов, денег, положения в обществе и прочих примет иерархии. В первобытном обществе культура существовала в виде полосок на каменном ножике. Но как только общество стало делиться по признаку силы и власти, появились и предпосылки для возникновения цивилизации, которая в двух словах есть силовое поле неравенства. И тут бессильны любые проповеди, и пятится любая идеология. Даже в семье самого равного среди равных графа Толстого жена правдолюбца, заметив, что дочь влюбилась в писателя Чехова, укоротила глупое чадо: цыц! Он нам не ровня.
Вот из чего исходила революция 17-го года, а еще раньше Великая французская ≈ создать новую культуру из этого самого ровно. Вышло говно. Причем первыми недостаток культурной субстанции в новостройках социализма обнаружили сами вожди. Сначала строили общежития, фабрики-кухни, дома-коммуны. Они были идеальны для упрощенного быта, но не поражали воображения заграничных землян. А ведь цель любого равенства ≈ это облучение счастьем всех, кто встал на пути революции. Массовые стройки отменили. Панорама красной столицы мирового пролетариата стала постепенно приобретать черты Вавилона. Высотные здания вскрывали латентную силу тоски по неравенству. А культ вождя уродливо восстанавливал недоступность монарха. Башня Третьего Интернационала Татлина, тэ-образные небоскребы Лисицкого, наконец, титаническая химера дворца всех Советов Иофана буквально вопила о культе различия в самой равноправной стране на земном шаре.
И вот капитализм вернулся на родину.
Миллионы людей разорились, единицы нажили баснословные состояния. И что же? Культура, наконец, вздохнула свободно. Оказалось, что всё-таки её кровавая пища ≈ это несправедливость, подлость, отчаяние, гибель, самоубийство, инцест, реже красота и героизм, а еще реже ≈ торжество справедливости. Внезапно стал актуален Бертольт Брехт. А Иудушка Головлев, Артуро Уи, Тартюф, Хлестаков, Прометей, Макбет, Шейлок, Медея, Швейк и Павел Иванович Чичиков отныне вполне жизнеспособные персонажи.
Нет больше наших.
Все зло мира отныне наше кровное достояние.
Но почему культура алчет неравенства?
Почему стоит только убрать из какой-нибудь сказки злодеев вроде принца Лимона или Карабаса-Барабаса, как Буратино и Чиполлино превращаются в куклу и луковицу?
Увы, равенство ≈ ложь, а неравенство ≈ правда.
За неравенством социальным, материальным, возрастным, физическим и прочим, прочим стоит неравенство духа, разница в интеллекте, различие всей системы ценностных ориентаций. 70 лет мы пытались отрицать очевидное ≈ мир изначально несправедлив, за место под солнцем надо бороться, а нравы, обычаи, установки, страсти, поступки и прочий хаос социальных сетей надо сторожить трезвым законом и принуждать неравенство к сотрудничеству. Вот цель государственной машины ≈ быть сторожем зла, велосипедом, расписанием поездов, линией метро, пенсией, быть министерством здравоохранения и не быть министерством правды. Превращать энергетику несправедливости в электрический свет.
Но боюсь, что это набор красивых слов и только.
В самом основании нашего мира заложена некая тайна.
Не столько культура нуждается во зле, сколько мироздание в жертве.
Я вспоминаю деревушку Гляденово на Урале.
Это недалеко от Перми, города моего детства и юности.
Крохотная деревушка, десяток изб, баньки, огороды. Рядом с ней еще советские археологи обнаружили древнее костище, место, где приносились жертвы языческим богам. Слой этого костища раскапывали больше десяти лет и выяснили, что ему около 1500 лет. И погас он сравнительно недавно, в XV веке. То есть этот огненный жертвенник в диком лесу загорелся где-то примерно в то же самое время, когда Ромул и Рем основали Рим в 754 году до нашей эры.
И вот что удивительно, среди тысяч костей в Гляденово не было найдено ни одной человеческой кости. Ни одной! Только кости животных. Здесь не приносили в жертву людей, их заменяли вотивными знаками. Изображениями людей на камне.
М-да┘
Я представил на миг, что на середину арены в Колизее выходит жрец храма Юпитера и выбрасывает на землю вотивные изображения гладиаторов и объявляет: граждане Рима, крови больше не будет! О, как бы его освистали римляне. И, наверное, они были б правы: цивилизация требует жертв. Только из моря пролитой крови встают шедевры: термы Каракаллы, Палантин, Арка Септимия Севера, Мавзолей Августа, Форум Цезаря, Пантеон. А там, где не пролилось ни единой капли, ≈ глухая деревушка, десяток изб, баньки с пауками, огороды для картошки да коровьи лепехи на берегу у водопоя.
