Аплодисменты и зевки

Несторонний наблюдатель

Восхитил Алексей Кудинович в Малом театре, сыгравший Акима в спектакле «Власть тьмы» по пьесе Льва Толстого (режиссер ≈ Юрий Соломин).

Прямо скажем, актеру выходить в той же роли, на ту же сцену после Игоря Ильинского непросто. Уберечься от сравнений у тех, кто помнит легендарный спектакль Равенских, почти невозможно. В Малом Аким без возраста ≈ ему может быть пятьдесят, а может и все восемьдесят. Аким Кудиновича неприметен. Чтобы сыграть эту неприметную приметность, надо обладать какими-то особыми качествами: прежде всего мужеством не премьерствовать.

Судя по биографии актера, в театре он довольно долго был в статусе «космонавта номер два», то на замену Виктору Павлову, то на замену Валерию Носику. Играл то, что давали, и создавал маленькие шедевры, как Ферапонт в «Трех сестрах». Возможно, этот долгий опыт достойного существования на вторых планах и сообщил актеру нечто существенно важное. Кудинович исподволь забирает зал своей игрой. Даже трудно уловить момент кульминации. То он просто стоит в стороне, качает головой, глядя на своего непутевого сына. То через свое заветное словечко «таё», каковое у Акима выражает самые разные смыслы, передает буквально все, что происходит и с героями пьесы, и с ним самим. За слова, за выигрышные монологи в такой роли не зацепишься. Тут надо играть нутром и при этом держать процесс. Кудинович мастерски с этим справляется.

Его Аким не исключительная личность из народа. Актер, если можно так сказать, подчеркивает в своем герое обыкновенность, даже заурядность. Только один-единственный раз он позволит себе выйти в центр сцены, а чаще все бочком, то у печки посидит, покалякает, то помолчит в сторонке, когда сын Никита перед миром будет каяться. Бабы метнутся ≈ заткнись, молодой дурак, но Аким не позволит. Всего один жест старика, но актер вкладывает в него столько мощи, что кажется, чуть ли не сам Лев Толстой вышел на сцену. Тут уже, «таё», никому будет не позволено, «таё», остановить покаяние, «таё». Тут сухощавый старикашка вдруг преображается в духовного старца, но без дидактики, пафоса и морализаторства. Актер благородно проводит эту ключевую сцену. Он возьмет внимание на себя буквально на несколько секунд, чтобы передать пас партнеру, и опять отойдет в сторону, но уже не как подкаблучник при ловкой жене Матрене, а как хозяин ситуации, который уже не позволит изменить правильный ход вещей.

Искушение успехом

Главную роль Ларисы Огудаловой играет в премьерном спектакле «Мастерской Петра Фоменко» Полина Агуреева. Редкий ее талант был мощно явлен в роли Полины в спектакле «Одна абсолютно счастливая деревня». Этот дар природного чувства театра, легкой отзывчивости на драматизм обстоятельств, естественной женственности наконец, очаровательная простота, ни доли лукавства, наивное удивление миром ≈ все это мы увидели тогда в юной дебютантке.

Прежде чем сыграть Ларису Огудалову, Агуреева успела сыграть Наташу Ростову, Элен Курагину, успела сняться в кино в главных ролях. К этой сложнейшей роли подошла уже актриса с профессиональным опытом. Однако опыт ≈ слово опасное и по жизни, и по делу, да и по судьбе.

В спектакле мы видим Ларису, конечно, глазами Фоменко. Вот она, милая красавица города Бряхимова, лишенная способности постоять за себя, живущая простыми чувствами, не понимая, что обладает тем, что может стать самым продаваемым товаром ≈ своей красотой. Скорее всего Фоменко выстраивает именно этот сюжет роли: как человек отказывается (выразился бы Карл Маркс) стать товаром. Как человек не может, физически не способен превратить себя в деньги. Драматизм в замысле должен быть усилен тем, что на торги выставляют прелестное существо, никого не обидевшее, никому зла не сделавшее. В новой роли Полина Агуреева словно желает расстаться в себе с той, что так доверчива к обстоятельствам жизни. Вдруг внезапно и сыграет в прежнюю силу, когда просто-просто говорит Паратову: «Нет, вы меня увезли ≈ вы меня привезите». Ни укора, ни скрытого оскорбленного женского самолюбия, ни спрятанного гнева уязвленной гордости, ни страха перед Бряхимовом. Мол, как же так, уж это совсем не по правилам. Скорее в ней говорит детская настойчивость. Но когда необходимы чувства и чувственность, Агуреева кажется растерянной, испуганной, как будто даже прячется за мизансцены, придуманные Фоменко. И кажется, что не любит ее Лариса Паратова, не клокочет, не замирает в ней сердце, хоть и должно быть мучительным их последнее расставание. И хотя актеры старательно показывают, как их тянет физически друг к другу, ≈ понятно-то понятно, но сердце молчит. Пока, на первых спектаклях, ≈ так. Маменька, курящая длинную пахитоску, существует в спектакле отдельно от дочери, а дочь, отдельно от матери. Да, Лариса Огудалова равнодушна к своей родительнице и радетельнице, но равнодушие ведь тоже надо сыграть. И что испытывает она к Карандышеву ≈ каков спектр этих чувств, ≈ не сыграно. Даже в финальной сцене, которая может считаться образцом режиссуры, когда Фоменко дробит диалог незадачливого жениха и неверной невесты (словно предсмертную речь ведет Настасья Филипповна с Рогожиным), тут слеза прошибает, но снова ≈ не благодаря актерской игре. Эта слеза ≈ от Фоменко. Как играет эту сцену Агуреева, могут сыграть многие, во всяком случае ≈ не она одна, а мы-то помним, что эта актриса играла так, как не умел никто.

Горе от Молчалина

«Горе от ума» ≈ спектакль странный, необычный, кажется, и для самого Туминаса, и потому странный, что режиссер в первый раз, как показалось, попытался поставить именно «русский спектакль». Но не выдержал, сорвался на европейские аллюзии. Прочел текст нашего классика как домашнюю, частную историю. Приехал молодой человек обратно в Москву, чего хочет, толком и сам не знает. И Софья Павловна-то похорошела, и жена Горича тоже дамочка ничего себе┘ Тут не «Горе от ума», не «Горе уму» ≈ тут «много шуму из ничего».

Владислава Ветрова должно было бы заметить еще по его роли Ставрогина в «Бесах» (постановка Анджея Вайды). В спектакле «Горе от ума» ему выпала участь перевоплотиться в приспособленца Молчалина. Ветров ведет роль остроумно, пластично, и вместе с тем наделяет даже лирикой столь ненавистного нашему сердцу персонажа. Что удивляет в этом Молчалине? Он прижился в этом доме, как Петруша, Лиза и иная челядь. Этот Молчалин совсем не ловкач, который грезит о карьере. Ежедневно встречаясь с Фамусовым Гармаша, ему и не хочется тревожиться в эту сторону. Он всем доволен. Софья его хочет, не любит, а хочет. А не Пушкин ли сказал: «То ли б┘., то ли московская кузина». Но у Молчалина ≈ Ветрова нет и тени затаенного социального реванша. Все хорошо. Одна барышня жаждет его, другую ≈ он. Работа в доме не пыльная. Фамусова обвести вокруг пальца нетрудно. Молчалин совсем его не боится.

Он устроился между теплой печкой, что похожа на Пизанскую башню, и домом за синим высоким забором. На заборе сидят вороны, но даже им лень каркать. Молчалин ведет свою любовную игру с дочерью хозяина не по подлости души, а по свойству характера. Не стоит огорчать ближнего, тем более когда самому проводить ночи в радость ≈ барышня Софья хороша. Но и Лиза тоже славная, она и Фамусову приглянулась. Когда в долгой мимической игре Чацкий, как ребенок, будет ломиться в открытую дверь к Софье в буквальном смысле этого слова, то Молчалин Ветрова откроет воображаемую дверь, которую никто не закрывал. Его герой улыбнется, но не только без превосходства относительно Чацкого, а с рекомендацией в подтексте: «Александр Андреевич, не ломитесь в открытую дверь. Она открыта для вас».

Этот Молчалин ≈ гедонист. И на скрипке можно помузицировать с той же Лизой, поскольку никто в доме больше инструмента в руки не берет. И на флейте он играет в отличие от Розенкранца с Гильденстерном, хотя те самые европейские аллюзии, о которых мы говорили, выводят спектакль на пародию «Гамлета». Софья – пародия на Офелию, Фамусов – Полония, Чацкий – Гамлета, а Молчалин ≈ сразу и на Розенкранца и Гильденстерна. Чем же будет наказан Молчалин Ветрова? Только не разоблачением, поскольку ни такой Чацкий, ни такая Софья разоблачить не могут. Лиза предпочтет, вероятней всего, Петрушу. Но для этого Молчалина и такое предпочтение не помеха, поскольку в душе у него нет ни горя, ни ума.