Михаил Угаров Вербатим ≈ это прямое высказывание человека.
Есть два закона, которые действуют, когда человек говорит. Первый ≈ человек никогда не говорит правду. Не потому, что он такой лживый, а потому, что есть психологические механизмы, которые мешают ему это сделать. А иногда он даже и не знает про себя эту правду и не может ее выговорить. С другой стороны, все, что человек говорит, он говорит про себя. Вообще всё. Даже если он рассказывает про погоду, даже если объясняет математические формулы. Эти два закона очень интересно взаимодействуют: не скажу правду, а она из меня сама выхлестывается. И чем больше я стараюсь ее не говорить, тем больше она вылезает. Но ведь какая это правда? Человек не скажет мне, что он 10 лет назад убил друга, но это прозвучит на невербальном уровне, в его интонациях. Мне жалко, что прямого вербатима не было во времена Толстого, потому что вербатим дает эмоциональный тон времени. Его очень интересно услышать. Хотя мы его ловим через Толстого, Достоевского, но это все равно опосредованно, потому что пропущено через личность автора.
У нас существует превратное мнение, что в вербатиме не нужна режиссура. Собрал интервью, посадил артистов, они громко зачитали ≈ и произошел спектакль. На самом деле в вербатиме ≈ сложная режиссерская работа, потому что нужно абсолютно самоустраниться. И вот эта задача практически невыполнима. Да еще для режиссера с нашей школой, да еще с опытом режиссуры ХХ века.
Как это я устранюсь? (А это очень важно!)
Я много занимаюсь вербатимом и не верю в вербатим про доярок, красавиц и красавцев. Вербатим должен заниматься пограничными зонами. Там, где наступает мое авторское онемение, вот там ≈ вербатим.
При публичном исполнении, безусловно, документальность меняется.
Места для фантазии в вербатиме гораздо больше, чем в классическом тексте. В любой классический монолог изначально заложена внутренняя логика текста. В реальных текстах эту логику достать очень трудно. Речи обычного человека очень загадочны. Почему он так сказал? Почему он употребил именно это слово? И вот эти вопросы можно решить, включая себя.
Когда мы делали «Сентябрь.doc», где говорится о событиях в Беслане, у нас была задача не быть на чьей-то стороне. Как себе представить позицию «я за чеченцев» или «я русский шовинист»?
Я бы сказал, что вербатим ≈ это опасный метод. Можно так опросить людей, что у тебя прозвучит то, что ты хочешь. Здесь волюнтаризм ≈ для Наполеона. Законы, которые существуют в этом жанре, не разрешают менять ни одного слова внутри определенного блока высказывания, но они разрешают автору компилировать так, как он хочет. Здесь и возникает опасность манипуляции. От перекомпоновки можно изменить все на обратный знак.
По понятным причинам внутри работы в этом жанре существуют сильные этические законы. Человеку, у которого берешь интервью, ты обязан сказать, для чего оно. Ты обязан сказать, что это прозвучит публично. Вы обязаны договориться, прозвучит его имя или нет. Те, кто работает давно в вербатиме, в основном британцы, всегда говорят: «Никогда не зовите прототипа посмотреть результат. Он никогда себя не узнает». Не потому, что его исказят или плохо сыграют. Это закон психики. Как человек иногда не узнает себя на фотографии. Он не узнает себя в отражении. Более того, это может вызвать шок.
Но одновременно это один из самых психологических жанров в драматургии. Представьте: древнегреческая сцена, протагониста убили, агониста убили, остался один хор, который понимает, что всех убили, и начинает что-то выкрикивать. Кто-то плачет, кто-то говорит, кто-то опровергает. Такой трагический гул хора, у которого отняли героя. Произведение, у которого отняли героя, ≈ трагическое.
Дарья Гармоненко