Владимир Колязин ≈ У нас самой лучшей вашей постановкой считаются «Три сестры»┘
≈ «Три сестры» ≈ результат нашей долгой и кропотливой работы, в том числе и исследовательской. В первую очередь нас интересовало, как играют Чехова русские актеры. Мы очень подробно изучили манеру их игры, кроме того, мы много занимались Станиславским. Особенно интересными оказались взаимоотношения Чехова и Станиславского. Честно говоря, теоретические труды Станиславского представляют для меня гораздо меньший интерес. К тому же мне кажется, все то, что является преходящим и связано с репетициями, конкретными людьми, взаимоотношениями между ними, по истечении какого-то времени представляет интерес только для театроведов, а не для нас, практиков. Предположим, в истории осталась какая-то фраза Станиславского, но самого контекста, в котором она была произнесена, уже не существует, и вообще вполне возможно, что ее произнес не он, а кто-то другой и воспроизведена она неточно. К тому же люди театра не всегда четко формулируют свои мысли, и можно представить себе, что происходит с их высказываниями, многократно воспроизведенными другими людьми, на протяжении десятилетий. Но вот взаимоотношения между Чеховым и Станиславским ≈ это действительно чрезвычайно интересная тема. С одной стороны, интересно проследить, как реагировал режиссер на чеховские тексты, с другой стороны ≈ какова была реакция автора на результат. Мы изучали стиль игры русских актеров, который кажется мне ужасно архаичным, похоже, он практически не изменился за последние сто лет. Надо признать, любая театральная культура меняется медленно, сохраняя свои особенности, ≈ все процессы в политике или экономике протекают значительно быстрее┘ Для нас было важно перенести чеховский текст на сцену таким образом, чтобы избежать типичных ошибок, которые были свойственны русским постановкам. В этом нам помогал сам Чехов, который назвал все просчеты, допущенные Станиславским. Чехов считал декорации Симова просто чудовищными. Они абсолютно не соответствовали его видению спектакля. Мы не знаем, какими были его представления о декорациях, но в любом случае они резко диссонировали с тем, что он увидел. У него была масса претензий к манере игры, гипертрофированному изображению эмоций, этому бесконечному намазыванию меда на сахар. Если актер у Станиславского убивал на сцене муху, то он убивал ее нарочито долго, нанося удар за ударом, в результате мизансцена разрасталась до таких размеров, что начинала разрушать структуру спектакля. Очень многое становится понятным, когда анализируешь отношения Чехова и Станиславского.
≈ Правильно ли я понимаю, что «Три сестры» для вас ≈ своего рода трагикомедия о жизни русской интеллигенции?
≈ Нет. «Три сестры» для меня ≈ пьеса о человеческой тоске, тоске по «правильной», осмысленной жизни, мечта, которая так и не стала реальностью. Чехов поднимает тему трагизма человеческого существования, описывая при этом, казалось бы, незамысловатые, понятные всем жизненные коллизии. Естественно, что по ходу развития сюжета возникает и масса смешных, а порой и трагикомических ситуаций. Вся рассказанная Чеховым история остается очень русской, и поэтому мы неделями говорили о русской истории. К примеру, нам хотелось понять, что такое «черемша» и «чехартма». Да, бесспорно, «Три сестры» ≈ это очень русская пьеса, но ее суть, ее идея, ее глубинный смысл выходят за рамки национального. Именно поэтому эта пьеса интересна всем. Просто «русская» история была бы никому не интересна, кроме самих русских.
Если выстроить некую иерархию чеховских произведений, то вполне естественно, что «Три сестры» окажутся на ее вершине. Это классика, это чистой воды классицизм в драматургии. «Вишневый сад» ≈ абсолютно другая, я бы даже сказал, опасная и очень тяжелая пьеса, оно гораздо более современное и в некотором смысле гораздо более интересное произведение, но «Три сестры» ≈ это настоящая семейная сага, удивительно тонкое и глубокое наблюдение за жизнью целой семьи. Редкое произведение, практически не имеющее аналогов, бесспорный лидер среди чеховских произведений, за ним следует абсолютно сумасшедшая пьеса «Вишневый сад», которую я ставил дважды и оба раза не очень удачно. Следующую ступень моей иерархической лестницы занимает «Дядя Ваня», и лишь потом идет «Чайка». Кстати, «Чайка» не вызывает у меня особых эмоций, там много «междусобойного», актеры, художники, писатели┘ Эти темы меня мало волнуют, мне кажется это слишком узким. «Три сестры», напротив, ≈ это открытость, широта. Это темы, которые волнуют всех нас, всех, и не важно, кто мы и где мы живем ≈ в Германии, Италии или Латинской Америке, это общечеловеческие проблемы. «Чайка» во многом замыкается на проблемах богемы, это меня раздражает.
≈ В своих постановках вы часто использовали отрывки из чеховских рукописей, не вошедшие в окончательную редакцию его пьес. Например, взяли финал второго акта «Вишневого сада», вымаранный самим Чеховым.
≈ Если различные редакции существуют, значит, их можно использовать. Это достаточно известный факт, что Чехов изменил свою пьесу после вмешательства театра и самого Станиславского. Ситуация в стенах Художественного складывалась таким образом, что Чехову приходилось прогибаться и выполнять некоторые требования режиссера. В принципе это нормальная ситуация во взаимоотношениях автора и режиссера. Поэтому сегодня невозможно однозначно утверждать, чего в действительности хотел или не хотел сам Чехов. Если мы уверены, что тот или иной текст написан самим Чеховым, а не кем-то другим, то мы можем работать с ним. Я как раз хотел подчеркнуть, что в «Вишневом саде» есть что-то такое опасное, авантюрное, почти беккетовское, оно потихоньку накапливается и постепенно приобретает оттенок безумия. В результате такой «Вишневый сад» явно контрастирует с традиционными представлениями об этой пьесе.
Кстати, когда я приехал в Россию, я был очень удивлен, узнав, что практически никто не знал раннее произведение Чехова «Татьяна Репина». Я рассказал об этом произведении Фокину, он очень удивился и сказал мне, что такой пьесы просто не существует. Я посоветовал ему найти список чеховских произведений, и, естественно, он обнаружил в нем «Татьяну Репину», прочел ее и пришел в полный восторг. После этого, зная, что я ≈ «заинтересованное лицо», попросил у меня разрешения на постановку. Смешно, но я должен был ему это разрешение дать. Фокин поставил «Репину» в Авиньоне, потом показал в Москве ≈ представьте себе, это была мировая премьера. Правда, он «осилил» только часть пьесы, замахнуться на все он почему-то не отважился. А я поставил всю пьесу целиком в миланской «Скале» под названием «Татьяна». Это была опера, так как мне показалось, что это произведение очень музыкально. Действие разворачивалось в декорациях, изображавших русскую православную церковь, в которой происходит церемония венчания. На сцене стоял огромный хор: прихожане и гости, пели священники. Пение было смонтировано с отдельными репликами героев. Мне показалось, что в случае с этой пьесой сотрудничество с оперным композитором могло бы быть очень удачным. Оригинальная музыка, хор, массовка порядка несколько сотен человек, драматические актеры. В общем, получилось очень неплохо. Шесть спектаклей, и каждый раз аншлаг┘ Короткий спектакль продолжительностью 65 минут. Вообще это был мой пятый Чехов. Вы знаете, это достаточно странное произведение молодой Чехов написал вместо рецензии на пьесу Суворина. Он написал пьесу и послал Чехову на рецензию. Чехов ответил своей пьесой. Я прочел суворинское произведение, мне сделали копию и прислали в Германию. Я должен сказать: эта пьеса ≈ полный бред.
≈ Чехов и Суворин постоянно полемизировали друг с другом, это было интересно.
≈ Опус Суворина ≈ это настоящая мыльная опера, а ответ Чехова ≈ очень забавный. Мне кажется, это своего рода упражнение, первая попытка создания музыкальной структуры, как я ее называю, внутри литературного произведения. Эту технику Чехов впоследствии будет использовать во многих произведениях: постоянно повторяющийся лейтмотив, различные звуки, шумы, музыкальные вставки и т.д. Причем все эти компоненты равнозначны тексту, то есть реплика героя или звук лопнувшей струны одинаково важны для Чехова. Именно эту технику писатель начинает отрабатывать в своих ранних произведениях.
≈ Вы знаете, что ваши «Три сестры» стали настоящим событием в Москве. В зале сидели великие русские актеры: Смоктуновский, Юрский┘ многие известные актеры стояли в проходе.
≈ Во всей этой истории есть что-то иррациональное. Честно говоря, у меня нет этому объяснения. Понятия не имею, как они узнали о нас, каким образом попали на репетицию┘ Когда мы привезли в Москву «Трех сестер», зал был буквально набит битком. Мы не могли вовремя начать, потому что эти 1300 или 1400 человек просто не могли рассесться. Люди всеми правдами и неправдами пытались попасть в зал, кто-то пролезал в окно в туалете, некоторые сидели справа и слева на сцене. Как это могло получиться? Откуда они о нас узнали? Я навсегда запомнил высказывания Смоктуновского. Помните ≈ этот момент, когда спектакль закончился, а люди в зале сидят молча и не аплодируют. Мы не могли понять, что происходит. Мы стояли за занавесом и ждали, когда зрители начнут хлопать, но не раздавалось ни одного хлопка. Я не знал, что делать, посмотрел через щель в занавесе в зрительный зал и через пару минут дал команду открывать занавес. Занавес открыли, мы молча стояли на сцене, а зрители молча сидели в зале. Занавес закрыли, и я попросил дать в зал свет. И тогда я увидел, что люди в зале потрясены увиденным. Многие плакали. Мы опять закрыли занавес, а когда открыли, разразилась буря аплодисментов, которые продолжались очень-очень долго. Многие выходили на сцену и благодарили нас. Одним из этих людей был Смоктуновский.
P.S. Это фрагмент из большого разговора автора, Владимира Колязина, с Петером Штайном, который войдет в новую книгу «Петер Штайн. Судьба одного театра» (1-я часть «Беседы о Шаубюне» должна выйти в следующем году, это цикл бесед с самим режиссером, актерами, сценографом и художницей по костюмам бывшего Шаубюне ≈ в нынешнем работают другие, совсем молодые люди). Штайн не подводит итог, не прощается с театром ≈ он продолжает свою репертуарную работу, ткет Ариаднину нить своего Шаубюне, которому для Мастера «несть конца», хотя после ухода из театра и распада труппы другого собственного театра у него не было. И это очень печально.
