Идёт игра

Москва начала XX века. Один из популярных в то время клубов. Поздний вечер. Идет игра. Это ≈ «Литературно-художественный кружок», занимающий три этажа шикарного старинного дома, принадлежавшего когда-то московскому генерал-губернатору князю Дмитрию Владимировичу Голицыну. За одним из столов ≈ Владимир Иванович Немирович-Данченко, загребающий кучу бумажек после удачно законченной «метки» банка. Он сияет, партнеры его сидят, повесивши носы.

В 1905 году в Москве открылось множество игорных притонов ≈ так называемых антрепренерских клубов. Этот шаг был предпринят правительством в надежде удержать интерес публики от увлечения разгоревшейся революцией. Меньшее зло... Но в клубы тут же хлынула улица, и преступность стала возрастать прямо пропорционально увеличению игорных заведений.

В 1908 году московский градоначальник запретил женщинам находиться в помещениях, где велась игра. Начали вести учет игроков. Время для игры строго ограничили ≈ с 8 вечера до 6 утра. В 1910 году все азартные игры в клубах запретили. Интерес к клубам упал. Зато театры стали ломиться от публики.

В отличие от Станиславского, Владимир Иванович Немирович-Данченко материальным достатком похвастать не мог и поправить свое материальное положение надеялся с помощью азартных игр. Намного проще, легче ему было добыть средства игрой, чем брать вперед жалованье в Художественном театре. Можно сказать еще, что карточную игру он воспринимал как творчество, некую работу ума и борьбу нервных сил. Бывало, что партнеры были должны Немировичу-Данченко, несколько раз он оказывался в самом крайнем положении, вынуждавшем его обращаться за помощью к Станиславскому. Отказа в помощи не следовало никогда. Желая как-то помочь товарищу, Станиславский старался найти возможность, чтобы прибавить Немировичу жалованье. На что тот обижался, хотя все чаще и чаще ему приходилось брать жалованье вперед.

Зимой 1912/1913 года накопившийся долг театру поставил его в тупик. Немирович-Данченко передал тогда список своих долговых обязательств Станиславскому, тот список изучил и принял на себя заботу о материальных делах Владимира Ивановича. Члены товарищества единогласно протянули руку помощи, предоставив ему новый заем, «приняв в обеспечение вплоть до погашения долга его паевой взнос». Обращался Немирович и лично к Станиславскому за той или иной необходимой суммой. Деньги отдавал с процентами. В Станиславском говорила не прижимистость купца, а уважение к достоинству Немировича: отношения велись, как было принято, по чести и справедливости.

Советское время, кажется, все поменяло. Тем не менее один случай стоит особого рассказа. Виталий Яковлевич Вульф услышал эту историю от сына Качалова Вадима Васильевича Шверубовича. В начале 30-х Немирович-Данченко выехал из Москвы в Италию и работал там в Театре Татьяны Павловой. Поставил там «Цену жизни» и «Вишневый сад», заработал большие деньги и все проиграл в карты. И Константин Сергеевич, который в это самое время жил в Ницце и только-только получил гонорар за новую книгу, покрыл всю эту сумму. За что Немирович был ему очень благодарен.

Ну а что же Станиславский? Ярый противник алкоголя и азартных игр, он все же прикладывал руку к картам. В молодости он любил показывать карточные фокусы, особенно ≈ доверчивым и наивным тетушкам. Иногда в свободное время раскладывал пасьянсы. Летом 1886 года Станиславский в письме рассказывал матери: «Чтоб сделать неописанное удовольствие Елисавете Ивановне, я берусь за карты и начинаю раскладывать ее любимый пасьянс, гадая при этом на все могущие произойти случаи жизни, причем, если результат оказывается благополучным, она неподдельно, от души радуется и, наоборот, если пасьянс возвещает что-нибудь печальное, то она мешает противные карты и заставляет меня начинать сначала. Обыкновенно гадание разрешается разными фокусами моего репертуара, которые нередко доходят до наивной простоты; так, например, недавно я взял одну карту, уверяя ее, что это целая колода. Она поверила и страшно изумилась, когда после слова passez у меня в руках осталась та же карта. Меня не на шутку занимает показывание фокусов, так что я, от нечего делать, заранее раскладываю карты и разные предметы по углам столовой, чтоб во время вечернего чая воспользоваться наивностью старушки».