И царь, и бог

Марсель Мосс. Социальные функции священного. - СПб.: Евразия, 2000, 446 стр.

ПЛЕМЯННИК, ученик и впоследствии крупнейший последователь основателя французской социологической школы Эмиля Дюркгейма Марсель Мосс за свою довольно любопытную жизнь успел свершить массу академических деяний и приобрести колоссальный научный авторитет. Как заметил по этому поводу гораздо более популярный в нашей стране Леви-Строс, "влияние Мосса не ограничивается кругом этнологов (никто из них не сможет утверждать, что избежал этого влияния), но распространяется также на лингвистов, психологов, историков религий и востоковедов, так что целая плеяда французских исследователей в области гуманитарных и общественных наук в той или иной степени обязана ему своей ориентацией".

С 1901 г. Мосс возглавляет кафедру истории религии "нецивилизованных народов" в "Эколь практик", одном из наиболее престижных высших учебных заведений Франции. В 1924 г. становится первым президентом Французского института социологии. В 1925-м участвует в качестве инициатора в создании Института этнологии при Парижском университете. Добавим к этому активную политическую позицию - Мосс всю свою жизнь был убежденным социалистом либерально-буржуазного толка и участвовал в основании знаменитой газеты "Юманите", - и перед нами предстанет чрезвычайно активный человек с весьма разноплановым спектром научных интересов.

Именно таким был Марсель Мосс. На этом фоне несколько комичным кажется тот факт, что он так и не получил докторской степени. Его докторская работа, вошедшая в рецензируемый сборник, осталась недописанной. Возможно, это связано с неприязненным отношением Мосса к обобщающим трудам концептуального толка. "Я не очень верю в научные системы и всегда испытывал потребность выражать лишь частичные истины", - писал Мосс в своей интеллектуальной автобиографии. А возможно, он просто не любил писать: любимыми жанрами Мосса были доклад и лекция, значительная часть его работ представляет собой записи устных выступлений, и даже авторские статьи отличаются характерной для устной речи стилистикой.

В книгу "Социальные функции священного" вошли ранние работы Мосса. В это время его внимание было сосредоточено в первую очередь на индологии и истории религий. Все вошедшие в этот сборник произведения могут быть отнесены к так называемому сравнительному религиоведению - дисциплине, занятой поиском универсалий в религиозной сфере. Два из них - "Очерк о природе и функции жертвоприношения" (1899 г.) и "Набросок общей теории магии" (1904 г.) - написаны в соавторстве с Генри Юбером, коллегой Мосса, о чем составители сборника тактично умолчали в оглавлении (хотя и упомянули в предисловии), видимо, опасаясь отпугнуть читателей совершенно незнакомой фамилией. Третья работа - "Молитва" - представляет собой незавершенную диссертацию Мосса, написанную около 1909 г. Помимо перечисленных произведений в сборник вошли также статьи разных лет и написанное Клодом Леви-Стросом предисловие к изданному в 1950 г. сборнику произведений Мосса.

Первое, что обращает на себя внимание при знакомстве с произведениями Мосса, это колоссальная эрудиция автора. Все три крупные работы предваряются полемической историографией, дающей прекрасное представление о степени изученности предмета исследования и различных методологических подходах, применяемых исследователями (разумеется, речь идет о современной Моссу науке). Тем самым читатель уже при беглом знакомстве с книгой получает представление о состоянии этнографии, сравнительного религиоведения и антропологии начала XX века. К этому следует добавить впечатляющий аппарат цитирования, который в "Очерке о природе и функции жертвоприношения" едва ли не превосходит по объему основной текст работы.

Все вошедшие в сборник "Социальные функции священного" работы связаны одним лейтмотивом: из многообразия "магий", "жертвоприношений", "молитв" Мосс пытается извлечь единое понятие магии, жертвоприношения, молитвы. Основным материалом Моссу служит индология, которую автор дополняет огромным количеством исследований других культур, в первую очередь Полинезии. А основным методом при этом является немного психологизированный, но вполне узнаваемый "социологизм" Дюркгейма. Последний был уверен в возможности сугубо рационального и позитивного изучения общества через анализ "социальных фактов" (общественных явлений) - внешних по отношению к индивиду типов восприятия и поведения, навязываемых ему обществом и обладающих принудительной силой. При этом "социальные факты", естественным образом превращающиеся на бумаге в отвлеченные понятия, незаметно начинают жить собственной жизнью, определяя деятельность исследуемых обществ еще до ее начала.

Все достоинства и недостатки методологии Дюркгейма с особой рельефностью (ввиду явно выраженного прикладного характера исследований) проступили в творчестве Мосса. С одной стороны, Мосс прекрасно понимает и неоднократно подчеркивает, что "понятие, оторванное от практик, в которых оно функционирует, туманно и расплывчато", а некоторые понятия - как, например, понятие "мана", лежащее, с точки зрения Мосса, в основе магии, - даже не имеют смысла вне общества, являются "абсурдом с точки зрения чистого разума" и проистекают "исключительно из жизни коллектива". Можно было бы ожидать, что, проявив должное внимание к значению социальной компоненты в жизни людей, исследователь приступит к изучению конкретного общества и покажет его своеобразие. Мосс действительно обращается к изучению конкретного материала и проявляет к нему массу внимания, но вместо того, чтобы выявить своеобразие, стремится к обобщению. И здесь Моссу (как и Дюркгейму) оказывает медвежью услугу один весьма важный факт его биографии: сам будучи инициатором полевых исследований, Мосс всю жизнь оставался "кабинетным" ученым и ни разу не познакомился непосредственно ни с одной из тех культур, изучению которых посвятил жизнь. Его материалом были книги, и потому не так уж удивительно, что отвлеченные понятия ожили и превратились в сущности, способные определять поведение людей и сообществ. При этом Моссу даже не приходит в голову вопрос, а были ли вообще у исследуемых им первобытных обществ эти понятия.

Обсуждая "магическую значимость" людей или вещей, Мосс формулирует тот способ, каким понятия и ценности существуют в обществе: "Они зависят не от внутренних свойств вещей и людей, но от статуса и положения, приписываемых им всемогущим общественным мнением и предрассудками. Они имеют социальный характер и не являются результатами опыта". Все, что может предложить Мосс в ответ на естественный вопрос, результатами чего же тогда они являются, - это бледные и ничего не объясняющие конвенциалистские уловки (например, магические свойства "имеют своим источником социальное соглашение"). В действительности Моссу нечего ответить: ему мешает аксиома о предшествовании общих смыслов индивидуальным действиям; единственным выходом в сложившейся ситуации оказывается априоризм: выясняется, что "вера в магию была всегда априорна" и "эта вера распространяется в обществе механически".

Несмотря на всю возможную критику, вошедшие в сборник работы Мосса представляют колоссальный интерес. А отмеченные методологические недостатки только добавляют работам привлекательность, поскольку на редкость удачно иллюстрируют собой классическое заблуждение французской антропологии, которое еще более ярко проступит у Леви-Строса, а именно - представление о том, что факты сознания и понятийная система логически предшествуют деятельности. Таким образом, читая Мосса, читатель получает возможность изучать не только антропологию, сравнительное религиоведение и этнологию, но и весьма любопытную дисциплину, которой сам Марсель Мосс вовсе не интересовался, - социологию французской гуманитарной науки.

В заключение отметим превосходный, вдумчивый перевод - немаловажную составляющую любого переводного издания, качеством которой в последние годы нас балуют весьма нечасто.