Велимир Разуваев
В новом фильме Нолана достаточно стереотипов о космосе. Кадр из фильма
У меня был знакомый, который, переборщив как-то по юности со смешением спиртных напитков, вышел в зимний вечер на улицу, где его и нашли спустя час задумчиво глядящим на звездное небо. Отринув любые попытки логически обосновать мотивы своего поведения, – честь ему и хвала – на вопрос, что, собственно говоря, он делает, почему стоит и мерзнет, будто ожидая чего-то, знакомец лишь с глуповатой улыбкой, выдававшей в нем надежду и бурление алкогольных жидкостей в крови, произнес: а вдруг…
Я считаю это очень оптимистическим подходом. Ведь в подобном поведении, если мы опустим вопрос со спиртным, содержатся замечательные элементы человечества как такового – тяга к новому, та же надежда, страсть путешествий, неудовлетворенность участью существа ползущего и потому не приспособленного к полетам. Эти элементы, наверное, двигали и братьями Монгольфье – изобретателями воздушного шара. В основе их открытия лежала ошибочная теория про электрический дым, но какая разница, если впоследствии люди стали бороздить небеса. Высшей точкой этого стремления человечества ввысь стал полет Гагарина, следующий шаг – высадка на Луну американских астронавтов, далее: советский «Марс-2», врезавшийся в поверхность одноименной планеты, снимки американского «Викинга-1», программы космического туризма и освоения спутника Земли и красной планеты.
Прогресс и безоглядная вера в будущее, позаимствованные нами у XIX века, технологии и собственные силы – это ворвалось в искусство романами Жюля Верна и Герберта Уэллса, космические ковбои спасали республику в фильмах Лукаса, величие человеческой мысли демонстрировал Стэнли Кубрик в своей «Космической одиссее 2001 года». Фантастика – научная или около того – заполонила кинематограф, пользуясь традиционно высоким интересом у зрителей.
Но в последнее время стало как-то совсем скучно. С этим я и связываю поведение своего знакомого, напившегося с горя: даже эти sci-fi блокбастеры – последняя отдушина поколения, представители которого с детства мечтали стать космонавтами, – они попросту выродились. Слово «научный» в них оказалось окончательно вытеснено словом «фантастический», ибо массовый потребитель не любит много думать. Для некоторых разочарование от фантастического масскульта стало родственным теории разочарованного в масскульте философа Адорно. Клишированность, тупиковые лабиринты, где есть лишь один известный путь, – это все граничит с неуважением к самому зрителю.
Да, несколько порадовал – но ведь ненадолго – «Пандорум», притянула и безболезненно отпустила по своим недоработкам «Гравитация». Напомнил было о себе прежнем Ридли Скотт в «Прометее», но до «Чужого» древнегреческий титан не добрался. О прежней веселой разухабистости жанра намекнул Джосс Уидон, но его «Миссия Серенити» провалилась в прокате. Снимать так, как молодые Спилберг и Лукас, уже невозможно, что доказывают как они сами, так и ретроград Дж. Дж. Абрамс, перезапустивший «Звездный путь», но сделавший это без новаторства, искры – и откровенно скучно. Времена иные.
Когда Бэтмен потерялся на пограничье гротеска и идиотизма, спасать его позвали перспективного британца Кристофера Нолана. Режиссер добавил серии реализма и нуара, убил во второй части возлюбленную человека – летучей мыши и переиначил образ Джокера, попутно почти взорвав Готэм, – в общем, не просто справился с задачей, но и установил новую планку в супергеройском кино. Но намного важнее, что Нолан заявил о себе фильмом «Memento», заставил Аль Пачино страдать «Бессонницей», отметился «Престижем» и выдал «Начало», доказав, что и сегодня можно снимать дорого и неглупо.
На этот раз режиссер отправился спасать космос. Пока сценаристы, продюсеры и режиссеры осваивают самые разные грани фантастики (но, право, смотреть на очередных «Трансформеров» без слез невозможно, а «Аватар» Джеймса Кэмерона – глуповатое фэнтези, строящееся на одном из двух главных мифов американцев – о капитане Смите и индейской принцессе Покахонтас), англичанин, используя свои старые наработки, заявляет о себе как постмодернист. Дело не только в том, что его новый фильм «Интерстеллар» отсылает к Кубрику, Станиславу Лему и классической научной фантастике прошлого века, – Кристофер Нолан оглядывается и на весь свой творческий путь по полям масскульта. Последнее его произведение – лучшее и – вот парадокс – худшее, что снимал режиссер.
Сюжетная канва новой космической оперы проста и ненавязчива. Можно долго разглагольствовать о том, как, что и почему. Однако по факту все уместится в одно предложение: Земле конец – и человека отправляют в космос, чтобы найти землянам новый дом. При всей этой кажущейся простоте сюжетный механизм работает бесперебойно и подобен не столько взлету ракеты, сколько движению паровоза: ход он набирает неспешно, зато потом так несется на всех парах, что страшно становится.
«Интерстеллар» не имеет под собой литературной почвы. Вместо нее – научные теории физика Кипа Торна. О достоверности их киновоплощения пусть говорят сами физики, но одно то, что в фильме есть черные дыры, «кротовые норы», сингулярность, гиперпространство, информация, передающаяся с помощью гравитации, которой тут больше, чем в фильме «Гравитация», центрифуга для стабилизации оной гравитации на корабле в условиях невесомости (подобное мы наблюдали в «Космической одиссее 2001 года»), воздушный тормоз в действии и много, много, действительно много всего прочего, очень вкусного, неглупого и красивого – одно только это уже вызывает уважение.
Развязав себе руки в плане отсутствия первоисточника, Кристофер Нолан на пару с братом Джонатаном амортизирует физику мелодрамой: отец оставляет на Земле дочь, дочь оставляет на Земле отца. И, казалось бы, все стереотипы жанра на месте. Отцы-дети в центре сюжетной конструкции, прощание с семьей как катализатор гомеровского возвращения, гибель члена экипажа, конфликт, развязка. Но что будет, если дочь не простит отца за то, что он покидает ее, герои будут погибать нелепо, а в основе обещаний будет лежать обман? Притом что общая честность подкупает: мы ведь с первых кадров понимаем, что человечество выживет.
Функционирование этого сюжетного механизма обращает на себя внимание потому, что в его основе целых два двигателя – физика и лирика. Когда один выключается, включается второй. Оба работают на то, чтобы выжать из зрителя как можно больше эмоций – слез, радости, восторга. Скажем, есть планета, находящаяся недалеко от черной дыры. Время на ней течет много быстрее, чем на Земле. Поэтому главный герой Купер (Мэттью МакКонахи) не хочет на ней задерживаться. Следовательно, для быстрейшей посадки он использует воздушный тормоз.
Снято красиво, эмоции через край: Куп отвечает за мастерство пилота, женщина за панику, робот за юмор. Нервическое приземление, спешка, драйв, и даже как-то не удивляешься, что персонажи не обратили внимания на стометровые сюрпризы. В общем, полный «Houston, we’ve had a problem».
Теперь физический двигатель картины можно отключить – включается эмоциональный, лирический, сентиментальный. Астронавтам (русских персонажей, слава богу, на борту космического корабля нет, поэтому о космонавтах говорить не приходится) с Земли отправляют послания. Но ведь время на этой планете у черной дыры летело очень быстро, а задержаться там пришлось подольше, чем планировали. МакКонахи, действительно уже всем все доказавший своей одиссеей в мир авторского кино, выжимает максимум из эпизода просмотра видеосообщений от своих взрослеющих детей.
В совокупности все эти винтики и шестеренки кажутся так гладко прилажеными друг к другу, что единственным недостатком, на который уместно было бы кивнуть после просмотра, является лишь то, что все действо – это, собственно говоря, механизм. Что абсолютно не удивляет (то есть вряд ли действительно можно считать недостатком): механистичность, холодность, структурность работы Нолана была прекрасно заметна в математическом «Начале», красивом, но лишенном иллюзии, осыпающихся замков подсознания. Там не было импрессионизма, свойственного снам.
 |
| О достоверности киновоплощения
физических теорий скажут разве что сами физики. Кадр из фильма |
В «Интерстелларе» режиссер вроде как бы пытается отойти от этой традиции. После «Memento» это его самый трогательный фильм, но сентиментальность эта выглядит искусственной, призванной разбавить красоту, физику и философию. Революцией тут и не пахнет. Нолан берет понемногу от всех фантастических фильмов прошлого – у кого-то меньше, у кого-то больше. Работает с условностями из разряда джокеровского «попаду-ка я в тюрьму, чтобы выкрасть китайца-банкира». Но кинематограф – это вообще условность. Зрелище. Как у Харуки Мураками: главное – интерес, а смысл идет на втором месте.
Потому и наследует фильм Нолана в первую очередь братьям Люмьер: космос проникает в зрительный зал, как туда, перепугав всех, проникал на заре кинематографа поезд. И здесь уместно противопоставление, лестное нашему кинематографу. «Солярис» Андрея Тарковского вполне мог стать той самой революцией в фильмах о космосе, ибо ставил сюжетную и, следовательно, развлекательную канву под диктат этики. Бах, аллюзии к классической живописи, философия не только содержания, но и самой картинки – божественное у Тарковского преобладало над человеческим (размышление и рефлексия сильнее кайфа от трюков), что, слившись с саспенсом, актерской игрой и величественностью замысла, явило, пожалуй, лучший фильм о космических поисках, ведь это были поиски человеческие. И хоть Станислав Лем остался недоволен киноматериалом, бравируя эмпирическими понятиями и отсылками к Канту, на самом деле ему следовало бы сказать «спасибо», ибо вторая лента по его книге, снятая Стивеном Содербергом в романтической манере, канула в Лету, не будучи замеченной.
Но революцией «Солярис» Тарковского не стал, потому как зримого влияния на кинематограф оказать не смог. Честно говоря, оно и понятно – мощности советского кинопрома существенно уступали американским. Но с момента своего выхода картина стала шедевром, который гордо висит в собственном зале музея кино. Туда зайдет пусть далеко не каждый, зато – свой.
«Интерстеллар» – другой случай, и нам следует разделять авторские алмазы от ограненных для массового зрителя драгоценных камней. Качество последних напрямую зависит от мастера, подбирающего и обрабатывающего материал, и Нолан, несомненно, мастер, каких мало. Его лента займет место среди множества других картин в общем зале. Зато расположено это произведение так, что не пропустишь: масштаб, размер, объем, мастерство исполнения приковывают внимание.
С этих позиций Нолан – идеальная находка для Голливуда. Он равно далек и от китчевых представителей режиссерского цеха, и от противоположных им «интеллектуалов» вроде священной коровы американской киноиндустрии Терренса Малика. Он почти как Марк Твен – и историю подать умеет, и смыслом ее наделить может. Обладает талантом рассказчика. С другой стороны, Нолан наряду с Дарреном Аронофски стал компенсировать нарастающие скорости масскульта, который из-за своей инерции, лишающей гибкости, регулярно не вписывается в повороты.
И вроде бы ничего нового не изобретается. Условный реализм, одержимость и идеализм персонажей-функций, склонность режиссера к нуару, стремление по возможности избежать моделируемых на компьютере объектов, выведение любовной линии на второй план, мрачный юмор, дающийся с трудом, – все это на своих местах со времен «Memento». Но как Нолан служит масскульту, так и тот помогает британцу, – всего становится больше, скорости повышаются, и это компенсирует характерный, неспешный, выверенный почерк режиссера.
К примеру, юмор. Удивительное дело: Нолан – британец, который не может пошутить. Функции юмористов берут на себя второстепенные персонажи вроде дворецкого Альфреда в трилогии о Бэтмене. Учитывая, что эту роль исполнил Майкл Кейн, создается впечатление, будто он скорее импровизировал, чем его шутки были вписаны в сценарий. Это убавляет в картинах Нолана естественности, зато добавляет им порядка. В «Интерстелларе» все иначе. Диалоги, призванные объяснить суть происходящего зрителю и поэтому порой вызывающие недоумение (особенно порадовал разговор ученых: «Там хоть что-нибудь видно?» – «Нет. Потому-то ее и называют черной дырой»), именно что разбавлены юмором, за который тут, как уже говорилось, отвечают роботы.
Что иронично само по себе: каждая шутка сопровождается подмигиванием огонька, напоминающего глаз HAL 9000 – вышедшего из-под человеческого контроля компьютера из «Космической одиссеи 2001 года». Да и имя дочери Купера – Мёрф, то есть Мерфи, – это в честь шуточного закона Мерфи: если неприятность может случиться, то она случится. Наконец, фильм наглядно иллюстрирует по крайней мере один из так называемых законов Кларка (по имени их создателя Артура Кларка, фантаста, работавшего вместе с Кубриком над сценарием его фильма): если старый, но заслуженный ученый считает, что что-то возможно, он скорее всего прав, а если считает, что что-то невозможно – то точно ошибается.
Развитие этих идей позволяет фильму работать на трех уровнях: зрительном, ибо картинка фантастически красива, эмоциональном, ибо переживаешь, и интеллектуальном, ибо под всеми слоями-оболочками скрыта красивая теория. И все это действо длится добрых три часа, что сегодня большая редкость. Хотя, конечно же, некоторым (может, и многим) этого может показаться много. Все зависит от точки зрения и возлагаемых ожиданий.
Допустим, персонажи. В «Интерстелларе» они не более чем функции, своеобразные големы, которые повинуются любому желанию создателя, стоит тому положить им в рот записку с заданием. Работу всех этих шестеренок можно было бы назвать скучной, но нетривиальность сценарных ходов не позволяет. Или философия: размышлизмы тут представлены главным образом одним вопросом: спасение любимого – или спасение человечества? (После Тарковского не впечатляет.)
Зато здесь есть оптимизм, будто позаимствованный у фантастов середины прошлого века. Пока Кэмерон обращается в «Аватаре» к человеческому коллаборационизму, а компьютерная игра Eve несет в себе больше смыслового заряда, чем все фантастические творения Голливуда за последнее время. Нолан, словно идя рука об руку с Азимовым, Кларком и Хайнлайном, может позволить себе спасти и любимых, и человечество. Компромиссный хеппи-энд. Тут неуместен вопрос «почему это произошло?», вместо него – астрофизическое «а почему бы и нет?» Кому-то нравится, кому-то – нет.
Иными словами, «Интерстеллар» – не великое кино. Претенциозное – да. Все эти полеты – и космических кораблей, и человеческой мысли, эмоции по обе стороны экрана, и замысловатые законы, и итерации в диалогах, и пафосное (в лучшем смысле этого слова) повествование, изящно закольцовывающееся к финалу. И даже цитата Дилана Томаса, повторенная множество раз: «Не уходи безропотно во тьму,/ Будь яростней пред ночью всех ночей,/ Не дай погаснуть свету своему!» Если «Начало» можно считать экранизацией стихотворения Эдгара Аллана По «Сон во сне», то было бы верно говорить о том, что «Интерстеллар» – экранизация поэтического произведения Томаса.
Любопытный факт – мы воспринимаем стихотворение валлийца как нечто общечеловеческое, сказавшееся на многих, выходящее за грани личного. С другой стороны, Томас посвящал его отцу, тем самым косвенно опровергая величие личными мотивами. На самом деле тут извечный вопрос о границах. Зависимость от точки зрения свойственна не только физике и кино – все всегда зависит от точки зрения.
Не великое кино «Интерстеллар» и потому, что такового практически не осталось. Фильм Нолана – мостик между молчанием кубриковской «Одиссеи» и обаянием персонажей Спилберга, между теоретической физикой и массовым зрителем. Ей-богу, фрагмент картины со стыковкой терпящей аварию центрифуги и вращающимся под нее модулем корабля – под музыку снова попавшего в такт картины и ускользающего от самоповторов Ханца Циммера, мелодию, напоминающую о тревожном минимализме Филиппа Гласса и Майкла Наймана, – одно только это стоит трех последних творений Лукаса, а возможно, и всего, что выходило на тему космоса в последние годы.
Кто-то из западных кинообозревателей высказался в духе: мол, могло бы выйти великое, если бы люди не считали его таковым. Как говорится, на безрыбье… Ведь космический ветер давно уже не дует, и ленту Нолана так и тянет назвать шедевром кинематографа, способным утешить глядящего в звездную ночь юношу. И вроде тянет покритиковать киноленту талантливого и молодого по режиссерским меркам британца, но… Черт возьми, да там в фильме человек в черную дыру попадает!..
